старый друг мне кое-что сообщил. Служебных тайн он не раскрывал, но если в газетах, на радио или видеоканалах эта информация и фигурировала, то лишь в виде разрозненных новостных обрывков. А концентрированное изложение вкупе с анализом ситуации создавало кумулятивный эффект. Я слушал, и слова́ друга вышибали из головы хмель…
То, о чём Буранов поведал вслед за сообщением о гибели Серёги, я уже отчасти знал из поразившего меня рассказа годичной давности. Михаил Михайлович говорил, ненавязчиво, но цепко прощупывая взглядом, а у меня перед глазами всё стояло лицо друга, каким запомнилось в ту тёплую южную ночь: отрешённое, бледное, усталое, словно и не было отпуска… Словно в предчувствии участи…
Михаил Буранов
Выдержки полковнику не занимать. «Серёга?!» – только и выдохнул он, узнав о гибели друга. Да ещё глаза невольно прикрыл, и лицо на миг искривилось гримасой мучительного недоумения. И всё. Во время дальнейшего разговора он держался молодцом: был внешне спокоен, подавал реплики, о чем-то спрашивал. А ведь с покойным Добромысловым их связывала не просто дружба – скорее братство. И я не сомневался, что видимое спокойствие скрывает и душевную боль, и сумбур в мыслях, и эмоциональную бурю. Что ж… Умение держать удар есть непременное свойство профессионала. Ходько этим свойством владел.
Итак, разговор.
Помолчав с минуту, я мягко сказал:
– Владимир Анатольевич, я понимаю, насколько вам тяжело узнать о гибели близкого друга. Сочувствую всей душой, и будь моя воля, я бы перенёс нашу беседу на другой день. Но ситуация складывается таким образом, что о некоторых делах нам лучше поговорить уже сегодня, не теряя времени.
– Я весь внимание, – ровным голосом сообщил Ходько и, выдержав небольшую паузу, добавил: – Что касается личных переживаний, то они к делу не относятся.
Прозвучало довольно отчуждённо, однако я не обиделся. В старину гонцов с плохими вестями вообще убивали… Разве я не понимал, что больше всего полковнику сейчас хочется остаться одному? А ведь я ещё не показал фотографии несчастного Добромыслова, полученные по информационной сети – духу не хватило, что ли. Страшные фотографии. Страшные и непонятные… Но дело есть дело, и оно приоритетно. Тем более что тема, с которой аналитик Буранов нанёс визит разведчику Ходько, не терпит отлагательства. Боюсь, что уже не терпит…
Вот только с чего начать?
Сосредотачиваясь, я подошёл к распахнутому по случаю хорошего дня окну и выглянул наружу. Здание Департамента располагалось на Литейном проспекте. С высоты десятого этажа хорошо просматривалась Нева, синюю гладь которой бодро утюжили нарядные прогулочные теплоходы. Заканчивался май, погода стояла по-летнему жаркая, и речные жёлтопесочные пляжи уже вовсю принимали купальщиков. Хватало и рыбаков, чьи лодки и катера́ пёстрыми островками усеяли воду поодаль от берега.
Я невольно вспомнил, сколько усилий затратил в 1985 году тогдашний премьер Нарышкин, чтобы убедить императора и Думу принять общероссийскую программу очистки рек от промышленных и коммунальных стоков. И если молодой в ту пору Николай с доводами премьера согласился быстро, то Дума упиралась до последнего. Шутка ли – тратить по четыреста миллионов рублей ежегодно в течение тридцати лет! Почти столько же сто́ит содержать полицию в масштабе России… Однако императора пленил масштаб и благородство замысла: сберечь природу для грядущих поколений. И он лично провёл законопроект Нарышкина через Думу. Потому-то, спустя двадцать лет, невскую воду можно пить без риска подцепить расстройство желудка, рыба водится в изобилии, и притом речное дно облюбовали раки. А эти членистоногие в грязной воде просто не выживают…
– Наша тема – Альбион. Давайте, полковник, начнём с самого что ни на есть начала, – произнёс я, не оборачиваясь. – Так сказать, ab ovo.
– С яйца так с яйца, – бесстрастно согласился Ходько.
– И прошу не удивляться повторению некоторых общеизвестных фактов. Просто они лежат в основе сегодняшней ситуации, которую нам с вами предстоит прояснить…
Я вернулся к столу, присел и, допив остывший чай, закурил очередную папиросу (что-то много стал курить – нынче уже десятая, не меньше).
– Как вы знаете, Парижский трактат был подписан в 1805 году, – заговорил я. – К тому времени противостояние с франко-российским союзом Англия проиграла вчистую и бесповоротно. Она потеряла Индию и европейские рынки сбыта. Протекторат Наполеона и Павла Первого над континентом подорвал её экономическую и финансовую мощь. Объединённые морские силы России и Франции систематически били непревзойдённый английский флот. К тому же Нельсон погиб ещё в 1803 году, а равных ему флотоводцев у Британии не нашлось. Словом, к моменту предъявления ультиматума Англия была обескровлена…
Сделав паузу, я искоса посмотрел на полковника. Его лицо не выражало никаких эмоций, он просто слушал, а о чём думал – бог весть.
– Франко-российский союз устанавливал рамки дальнейшего существования Англии, – продолжал я. – Предельное количество боевых, торговых и рыболовецких судов, сокращение сухопутных войск, жёсткие экспортные квоты, запрет на создание колоний в иных частях света… ну и так далее. В сущности, акуле намеревались вырвать зубы. В то же время каких-либо вторжений во внутреннюю политику Англии ультиматум не предусматривал, да и вообще император Павел убедил Наполеона, что уж совсем загонять сломленного врага в угол неразумно. Впрочем, для гордого Альбиона и всего перечисленного оказалось предостаточно. И если в итоге король Георг вместе с премьером Питтом-младшим всё-таки подписали Парижский трактат (другими словами, капитуляцию), то лишь потому, что в противном случае Британские острова были бы немедленно оккупированы. Никаких особых препятствий к этому не существовало, армии союзников стояли наготове… Владимир Анатольевич, может, ещё по чашке?
– Сейчас организую, – откликнулся Ходько, поднимаясь. – А вы пока продолжайте, я внимательно слушаю.
– Ну-с, дальнейшие события показали, что проиграть и стать на колени – вовсе не одно и то же. Англия с поражением не смирилась. Пресловутое британское упрямство и память об утраченной европейской гегемонии сделали своё дело: идея реванша в общественном сознании стала доминирующей и передавалась из поколения в поколение. Слепая неприязнь или даже ненависть к французам и русским превратилась в черту национального менталитета.
Во что это вылилось на практике? В 1865 и 1893 годах Англия при поддержке Австрии, Италии, Швеции, Польши, ряда государств Германской конфедерации провоцирует общеевропейские войны. Я уже не говорю о неоднократных попытках физически устранить правителей России и Франции. Одно восстание январистов в 1825 году, оплаченное британской казной, чего сто́ит… Из обеих войн союзники вышли победителями, и Альбион
