Ознакомительная версия.
Несколько раз главный инспектор замолкал и выжидающе смотрел на Грегори, как бы прикидывая, не следует ли ему от этих деловых соображений вернуться к прежнему разговору. Однако он уже ничего не добавил.
Лестница от середины была погружена в абсолютную темноту. К выходу Грегори добрался ощупью. Неожиданно Шеппард окликнул его.
— Желаю успеха! — громко напутствовал его главный инспектор.
Грегори хотел прикрыть за собой дверь, но ветер захлопнул ее со страшным грохотом. На улице царил пронизывающий холод. Усиливался мороз, сковывал лужи, подмерзающая грязь похрустывала под ногами, капли дождя на ветру превращались в ледяные иголки. Они больно кололи лицо и с резким бумажным шелестом отскакивали от твердой ткани плаща.
Грегори хотел подвести итог всему, что произошло, но с таким же успехом он мог бы классифицировать невидимые тучи, которые ветер гнал над его головой. Воспоминания этого вечера противоборствовали в нем, рассыпались на отдельные картины, не связанные ничем, кроме мучительного чувства подавленности и растерянности. Комната, увешанная посмертными фотографиями жертв, с письменным столом, заваленным раскрытыми книгами. Он внезапно пожалел, что не заглянул ни в одну из этих книг или в разложенные там же бумаги. Ему и в голову не пришло, что это было бы бестактностью. Он находился на грани, за которой ни в чем нельзя быть уверенным. Любая, с виду самая пустяковая вещь способна явить ему одно из многих возможных значений, а попытайся он постичь ее, как она снова развеется, расплывется, растает. Он же в поисках разгадки будет погружаться в море многозначных деталей, покуда не утонет в нем, так ничего и не поняв.
Кого он, собственно, собирается представить Шеппарду — создателя новой религии? Великолепная, испытанная на практике надежность следственного аппарата в этом деле оборачивалась против него самого. Ибо чем больше скапливалось тщательно измеренных, сфотографированных и описанных фактов, тем большей нелепостью казалась вся постройка. Если бы он искал убийцу, скрытого во мраке, он не испытывал бы такой беспомощности, не ощущал бы такой угрозы. Чем объяснялась эта неуверенность, эта тревога в глазах главного инспектора, который хотел ему помочь, но не мог?
Почему именно ему, начинающему, главный инспектор поручил это дело, разгадка которого (он сам об этом говорил!) может оказаться неприемлемой? И только ли для того он вызвал его ночью?
Грегори не замечал ничего вокруг, не видел темной улицы, не ощущал скатывающихся по лицу капель. Он шел куда глаза глядят, сжимая в карманах кулаки, глубоко вдыхая холодный влажный воздух, и снова перед ним возникло лицо Шеппарда, перевернутые тени, дергающийся угол рта.
Он стал высчитывать, сколько времени тому назад он вышел из «Европы». Сейчас была половина одиннадцатого, значит, прошло почти три часа… «Я уже протрезвел», — сказал он себе и остановился. При свете фонаря прочел на табличке название улицы. Прикинул, где находится ближайшая станция метро, и направился в ту сторону.
Становилось все многолюднее, сияли красочные рекламы, светофоры на перекрестках мигали зеленым и красным. У входа в подземку толпилось множество людей. Грегори вступил на эскалатор и медленно заскользил вниз, погружаясь в нарастающий гул. Его овевал сухой, механически нагнетаемый воздушный поток.
На платформах было теплее, чем наверху. Он пропустил поезд на Айлингтон, проводил взглядом красный треугольник огней на последнем вагоне, обошел газетный киоск. Потом прислонился к колонне и закурил сигарету.
Подошел его состав. Двери с шипением раздвинулись. Он сел в углу. Вагон дернулся и поехал. Огни станции замигали все быстрее, потом начали проноситься бледные, слитые стремительным движением лампы тоннеля.
Он снова вернулся к встрече с Шеппардом. Ему казалось, что она имела какое-то второе, скрытое и более важное значение, до которого он наверняка докопался бы, если б только сумел сосредоточиться. Он бездумно скользнул взглядом по ряду лиц случайных попутчиков, освещенных рядом дрожащих ламп.
Какое-то беспокойство кружило в нем, как кровь, пока не выразилось в словах: случилось несчастье! Нечто крайне дурное и неотвратимое произошло в этот вечер… или в этот день? Внезапно поток его раздумий оборвался.
Он прищурил глаза. Ему показалось, что в противоположном углу вагона, вдалеке, возле двери, сидит кто-то знакомый. Физиономия ему что-то напоминала. Он видел теперь только старческое лицо со стертыми чертами, с обвислой пористой кожей.
Откинув голову на перегородку, мужчина спал так крепко, что шляпа сползала ему на лоб, отбрасывая длинную тень до самого подбородка. Движения мчащегося вагона заставляли его вялое тело ритмично покачиваться, это покачивание усиливалось на поворотах. В какой-то момент его рука сползла с колен, безжизненная, как сверток, и повисла, раскачиваясь, большая, бледная и набухшая. Вагон мчал все быстрее, тряска не прекращалась, и наконец нижняя челюсть спящего, которого Грегори все никак не мог вспомнить, начала медленно опускаться. Рот раскрылся…
«Спит как убитый», — промелькнуло у Грегори в голове, и одновременно его резанул леденящий страх. На секунду перехватило дыхание. Он уже все понял. Фотография этого человека, выполненная после смерти, покоилась у Грегори под плащом в кармане.
Состав стремительно тормозил. Каледониан-роуд. В вагон вошло несколько человек. Огни станции дрогнули, сдвинулись, поплыли назад. Вагон двинулся дальше.
Снова блеснули рекламы и освещенные надписи. Грегори даже не взглянул на название станции, хотя ему пора было выходить. Он сидел неподвижно, сосредоточенно глядя на спящего. Слышалось резкое шипение, двери закрывались, горизонтальные линии люминесцентных ламп за окнами медленно уходили назад, исчезали как отсеченные, вагон несся по темному тоннелю, набирая скорость. Грегори не слышал стука колес, так сильно шумела кровь в голове. Вокруг все менялось от неподвижного всматривания в бледную, заполненную крутящимися искрами воронку, на дне которой покоилась голова спящего. Он как загипнотизированный смотрел в темную щель приоткрытого рта. Наконец это лицо, с бледной, опухшей кожей превратилось в его глазах в радужное пятно — так пристально он всматривался. Не отводя глаз от человека, он полез в карман, расстегивая пуговицы, чтобы достать снимок. Поезд с шипением притормаживал. Какая станция, уже Хайгейт?
Несколько человек встали, какой-то солдат, спеша к выходу, задел вытянутую ногу спящего, тот внезапно очнулся, молча и быстро поправил шляпу, встал и смешался с выходящими.
Ознакомительная версия.
