– Даже притом, что она имеет все шансы унаследовать все состояние семьи, в то время как вы и ваши дети не получат ничего?
Она улыбнулась мне своими пухлыми губами, красными, как кровь, и изучала меня жадно своими темными, полуприкрытыми глазами.
– Ты моложе, чем я думала. Даже по-своему красив. Ты считаешь меня красивой, Джон? Конечно, считаешь. Все так считают. И делают это на протяжении веков... Я никогда не состарюсь, Джон, никогда не потеряю свою внешность или жизненную силу. Я буду жить вечно и всегда буду прекрасной. Вот что он мне обещал... Скажи, что находишь меня красивой, Джон. Приблизься и скажи мне это в лицо. Прикоснись ко мне, Джон. Ты никогда не чувствовал ничего подобного моей кожи, молодой и свежей, сохранившей жизненную силу на протяжении многих столетий…
У меня пересохло во рту, а руки задрожали. Половое влечение витало в воздухе между нами, необузданное и мощное, как стихия. Она мне не нравилась, но именно в этот момент я хотел ее... Я заставил себя замереть и безумие быстро прошло. Возможно потому, что Мэрайя уже теряла концентрацию. Когда я сразу не поддался, ее порхающие мысли переключились на другие темы.
– Мода приходит и уходит, но я остаюсь, Джон, вечно прекрасная, как летний день... Это то, что я никогда не утрачу, понимаешь. Вечная ночь может быть крайне очаровательной, но все может стать утомительной, когда продолжается бесконечно, не сменяясь... Прошло много времени с тех пор, как я ощущала теплоту солнечного света на своем лице и нежность мимолетного бриза…
Она болтала, а я внимательно слушал, но не узнал ничего полезного. Мэрайя была мелкой сошкой, прежде чем Иеремия сделал ее бессмертной, и столетия жизни, со всем вытекающим опытом, не сильно повлияли на это. Возможно, она была неспособной к изменениям, застыв такой, как была, когда Иеремия лишил ее воздействия времени, как насекомое, запечатанное в янтаре. Она была королевой общества Темной Стороны, и это все, что ее волновало. Другие королевы могут возникнуть, чтобы бросить вызов ее власти, но, в конце концов, она всегда выигрывает, поскольку она бессмертна, а они нет.
Она резко перестала говорить и задумчиво изучала меня, словно только что вспомнила, что я был все еще здесь.
– Так значит, ты известный Джон Тейлор. Все слышали истории о тебе... Твоя мать действительно библейский миф? Ты и правда спас всех нас от вымирания в ходе недавней войны? Говорят, что ты мог стать властелином Темной Стороны, если бы захотел... Расскажи о своих очаровательных помощниках, Эдди Бритве, Мертвом Мальчике, Сьюзи Дробовик.
– Очаровательных? – переспросил я, невольно улыбаясь. – Не совсем то слово, которое я бы употребил.
– Я прочитала все о тебе и о них в желтой прессе, – сказала Мэрайя. – Я живу ради слухов. Кроме тех случаев, когда они обо мне. Некоторые из этих журналистов могут быть очень жестоки... Я в течение многих лет пыталась заставить Иеремию покупать «Найт Таймс», и эту ужасную газетенку «Исследователь Необычного», но он всегда придумывал какие-то глупые оправдания. Ему все равно, что пишут о нем. Он только изредка читает финансовые новости. Он никого бы не знал в обществе, не расскажи я ему о них...
– Расскажите мне о своих детях, – сказала я, когда она совершила ошибку, переводя дыхания. – Расскажите мне про Уильяма и Элеонору.
Она снова надулась, оглядываясь в поисках конфет и бокала шампанского, и мне пришлось спросить у нее еще дважды, прежде чем она наконец-то ответила.
– У меня были близнецы еще в начале двадцатого столетия, потому что это было в моде. Абсолютно все в светском обществе рожали детей, и я просто не могла остаться в стороне. Все мои друзья уверяли, что роды были самым божественным трансцендентным опытом... – Она громко фыркнула. – А потом, мои милые младенцы выросли и стали таким разочарованием. Понять не могу, почему. Я проследила, чтобы у них были самые лучшие няньки, самые лучшие наставники, и каждая игрушка, которую они пожелали. И я взяла за правило проводить с ними немного времени каждые выходные, независимо от того, насколько много у меня было социальных дел.
– А Иеремия?
– О, он был в ярости, в то время. В полном бешенстве. Он даже повысил на меня голос, чего никогда прежде не делал. Он никогда не хотел детей.
– Так что же случилось? – спросил я.
– Он меня стерилизовал, поэтому я больше не могу иметь детей. – Ее голос был абсолютно равнодушным и безразличным. – Мне было все равно. Мода прошла, и они не оправдали моих ожиданий... И, конечно, я не собиралась проходить через все это снова...
– У вас разве не было никаких друзей, каких-нибудь близких друзей, которые могли вам помочь противостоять Иеремии?
Мэрайя кратко улыбнулась, и ее взгляд внезапно стал очень холодным.
– У меня нет друзей, Джон. Обычные люди не имеют значения для меня. Или для любого из Гриффинов. Поскольку, видишь ли, Джон, вы все так недолговечны... Как подёнки. Вы появляетесь и исчезаете так быстро, и, кажется, вы никогда не существуете достаточно долго, чтобы произвести реальное впечатление, и этого не хватает, чтобы сильно полюбить тех, кто его все же производит. Они все умирают... То же самое и с животными. Раньше я обожала моих кошек, еще в былые времена. Но теперь я больше не выношу их. Или цветы... У меня были сады расположенные вокруг поместья еще в середине восемнадцатого столетия, когда сады были в моде, но как только они у меня появились... я не знала, что с ними делать. Ты можешь только ходить через них множество раз... В конце концов, я позволила им буйно разрастаться, просто чтобы посмотреть, что произойдет. Я нахожу джунгли гораздо интереснее – они постоянно меняются, постоянно производят что-то новое... Иеремия поддерживает их, в качестве нашей последней линии обороны. На тот случай, если варвары когда-нибудь восстанут и попытаются отобрать все у нас. – Она кратко усмехнулась. Это был уродливый звук. – Пусть попробуют! Пусть только попробуют... Никто не заберет ничего, что принадлежит нам!
– Кто-то, возможно, забрал вашу внучку, – заметил я.
Она пристально посмотрела на меня из-под тяжелых ресниц, и вновь попробовала свою обольстительную улыбку.
– Скажи мне, Джон, как много мой муж предложил тебе за нахождение Мелиссы?
– Десять миллионов фунтов, – произнес я немного хрипло. Я все еще привыкал к этой мысли.
– Сколько еще потребуется лично от меня тебе, чтобы ты просто... создал видимость поисков и не нашел ее? Я могу быть очень щедрой... И, конечно, это будет нашим маленьким секретом. Иеремия никогда не узнает.
– Вы не хотите ее вернуть? – уточнил я. – Вашу собственную внучку?
Улыбка исчезла, и ее взгляд стал холодным, очень холодным.
