Ответа на этот вопрос мальчик не получил. Та адская работа, которую провел раненый над мозгом мальчика, пока тот спал, вынула из изломанного тела мужчины последние силы. Наверное, он рисковал, отнимая у парнишки абсолютно все воспоминания и оставляя его в незнакомом диком месте не только без своей надежной опеки, но и без памяти, на которую можно было опереться. Но ему было виднее, заслуживала ли грозящая мальчику опасность таких жестоких предосторожностей…
Мужчина напоследок произносит всего несколько слов, закрывает глаза, и всего за какую-то минуту его лицо приобретает мраморно-белый оттенок. Мальчик, для которого этот теперь совершенно забытый и незнакомый человек все равно был единственным живым существом, остававшимся рядом, кричит, горько плачет и бьется в слезах на дне ямы рядом с остывающим трупом. Когда он поднимается на ноги спустя некоторое время, он выжат и измучен, но на лице ясно видна решимость не сдаваться.
Дан выбирается из ямы. Он не ел уже несколько дней, его тело покрыто болезненными ушибами, голова пробита, и на затылке запеклась кровь. Он шатается, спотыкается, падает, но идет вперед. Словно понимая, что сидя на одном месте, жизнь свою не спасешь, он идет долго, падает, встает, снова падает, ползет на коленях до ближайшего дерева, цепляясь за ствол, снова встает на ноги для того, чтобы, сделав несколько шагов, упасть на лесной мох и больше не двигаться.
Высокий светловолосый мужчина средних лет с несколькими кинжалами на поясе и большим мешком за спиной пробирается сквозь лес как раз с той стороны, где упал вертолет. Он внимательно смотрит себе под ноги и вокруг. Замечая лежащего мальчика, он с готовностью бросается к нему, и становится очевидно, что именно его он и искал. Достав глиняную бутылочку и открыв ее, мужчина поднимает голову мальчика и вливает жидкость ему в рот, а затем зажимает ему нос рукой. Дан глотает, захлебывется и кашляет, так и не открыв глаз. Достав из мешка большой кусок холста, мужчина начинает что-то сооружать…
Картины прекратились. Я едва открыла глаза. Голова трещала от такого длительного контакта. Мне было все предельно ясно. Оставалось теперь только надеяться, что такая работа была проделана Валеркой не напрасно.
Валера приплелся к костру обессиленный и вымученный совершенно. Он сел рядом и тяжело вздохнул:
— Черт знает, что вышло. Может быть и ничего. Я лично понял то, что видел. Но вот если он сам не вспомнит все, то, что мы с тобой видели, должно остаться между нами… Вот и светает уже, сейчас надо будить ребят, и в путь… Поесть бы еще чего-нибудь, но у нас осталось всего-то по горсточке хлеба.
Нам ничего больше не оставалось, кроме как разделить по-братски те крохи, что еще оставались у нас. Это было чисто символически. Кусочки, доставшиеся каждому были просто ничтожны.
Я все время наблюдала за Даном, но он сидел мрачный и только, как обычно, постоянно шпынял Гудри. На нас он даже не смотрел. Со стороны казалось, что все то, что мы ретранслировали ему только что, не задержалось у него в голове.
Съесть то, что у нас было, можно было за пять секунд, но мы не спешили, тем более, что Валера все время разговаривал, объясняя не столько нам с Олегом, сколько нашим юным товарищам, где именно нам предстоит сейчас идти, и с чем мы можем столкнуться в Степях.
Дан дожевывал свой немудрящий паек, доставшийся на его долю. Кусок, который он отправил себе в рот, показался мне подозрительно маленьким. Я уже не первый раз замечала, что Дан подсовывает часть своей доли Гудри, обещая при этом прибить брата, если тот не будет слушаться. Дан встал и, обойдя меня, указал на лазерный автомат, лежащий рядом с Валерой.
— Разреши?
Валерий слегка прищурился и пожал плечами:
— Только осторожно.
Дан принял автомат, и мускулы на его руках вздулись. Он перебросил оружие из одной руки в другую и прищелкнул языком:
— Тяжелый…
— Хорошая штука, если уметь с ней правильно обращаться, — заметил Валера. Дан продолжал вертеть в руках автомат. Он поворачивал его и так, и этак, включал и выключал прицельный луч.
— Тебе показать, что к чему? — осведомился Валерий, доедая свой порцию.
— Это лишнее, — отозвался Дан, внезапно вскинул автомат и сверкающим свистящим лучом отсек от полусухой ели все ветки по правую сторону от ствола. Да так, что ни один сучочек не торчал над поверхностью.
— Ничего себе, — пробормотал Олег.
Дан выключил автомат и вернул его Валерке.
— Однако, это было неплохо, — усмехнулся Валера. — Показывать тебе, действительно, было бы лишним.
— Мне уже все было показано. В свое время, — произнес Дан и внимательно оглядел всех нас. — Скажи, Валерий, ты специально это сделал?
— Что? — уточнил Валера.
— Снял блоки с моей памяти.
— Черт возьми, я думал, что у меня ничего не вышло, — пробормотал Валерий.
— Успокойся, вышло, — ответил Дан.
Я смотрела на него и удивлялась железным нервам этого юноши и его самообладанию. Держать информацию до удобного случая — это качество необходимо в его положении, и он с честью продемонстрировал, что этого качества у него с избытком.
— Надеюсь, что прежде чем я увижусь с тем самым Юрием, на которого вы все работаете… — начал Дан, но Олег резко оборвал его:
— Не на которого, а вместе с которым мы работаем…
— Пусть так, — согласился Дан. — Так вот я хотел бы, чтобы прежде, чем я с ним увижусь, мне разъяснили все, что мне до сих пор неизвестно…
— Даже так? — усмехнулся Валерка. — Разрешите полюбопытствовать, с кем имеем честь?..
— Можете отбросить свои сомнения, тем более, что вам самим они давно надоели, — уверенно заявил вороненок. — Я младший сын иерарха Варскеля, Тарон.
Олег подозрительно посмотрел на меня, затем на Валерия и уточнил:
— Я, кажется, проспал что-то важное?
— Это касалось только меня, — отозвался Дан. — Я все вспомнил, но надеюсь, что вы поможете мне с информацией.
— Конечно… конечно, Тарон, — я дернула его за куртку. — Сядь, у нас к тебе тоже есть вопросы.
Дан сел на прежнее место. Пока он усаживался, Гудри попытался скрыть свое повышенное внимание к автомату Валерия, но не успел, и получил от брата подзатыльник.
— Тебя тоже воспитывали такими методами? — поинтересовалась я.
Тарон усмехнулся:
— Барнель был добрейшим человеком. Не зря, видимо, отец именно ему доверил младенца. Варскель понимал, что не каждый мужчина, тем более такой молодой, как Барнель, сможет изо дня в день проводить время с малышом. Ведь мы с ним были обречены на то, чтобы почти всегда быть вдвоем в той глухомани. О нашем местоположении знали только двое-трое доверенных лиц, которые время от времени доставляли нам все необходимое и держали Барнеля в курсе событий…
