— Погодите, — перебил его Мирсат. — Вы меня не поняли. Водохранилище не снабжает город водой. Теперь уже нет!
Брюдер опустил телефон и уставился на экскурсовода.
— Что вы сказали?
— В водохранилище брали питьевую воду в древние времена, — объяснил Мирсат. — Но теперь этого нет. Мы модернизировались.
Брюдер остановился под деревом, мало-мальски защищавшим от дождя, и остальные тоже встали.
— Мирсат, — спросила Сински, — вы уверены, что никто не пьет воду из этого водохранилища?
— Совершенно уверен, — ответил Мирсат. — Вода просто там стоит… и просачивается, уходит в землю.
Сински, Лэнгдон и Брюдер обменялись неуверенными взглядами. Сински не знала, тревожиться ей или испытывать облегчение. Если никто постоянно этой водой не пользуется, зачем Зобристу понадобилось заражать ее?
— Когда мы несколько десятилетий назад модернизировали наше водоснабжение, — продолжил Мирсат, — водохранилище перестали использовать, и теперь это просто озеро в подземном зале. — Он пожал плечами. — Сейчас это достопримечательность для туристов, и ничего больше.
Сински резко повернулась к Мирсату. Достопримечательность для туристов?
— Погодите-ка… В это водохранилище — туда пускают туристов?
— Конечно, — сказал Мирсат. — Там каждый день бывают тысячи человек. Это впечатляющее место. Там над водой сделали мостки… есть даже небольшое кафе. Вентиляция там неважная, поэтому довольно душно и воздух сырой, но все равно туристы любят туда приходить.
Сински устремила взгляд на Брюдера, и ей было ясно, что опытный сотрудник службы ПНР рисует мысленно ту же картину, что и она: темное сырое подземелье со стоячей водой, где зреет патоген. В довершение кошмара — туристы, весь день гуляющие по мосткам над самой водой.
— Он сотворил биоаэрозоль, — заявил Брюдер.
Сински подавленно кивнула.
— Что это значит? — спросил Лэнгдон.
— Это значит, — ответил Брюдер, — что инфекция может распространяться по воздуху.
Лэнгдон молчал, и Сински видела, что до него доходит, какого масштаба может достичь кризис.
Мысль о патогене, передающемся через воздух, уже приходила ей в голову, но ложное представление, будто водохранилище снабжает город водой, позволяло ей надеяться, что Зобрист избрал биоформу, которая может существовать лишь в водной среде. Водные бактерии живучи и устойчивы к изменениям внешних условий, но распространяются они медленно.
Чего не скажешь о патогенах, чей способ распространения — воздушно-капельный.
Тут все происходит очень быстро.
— Если по воздуху, — сказал Брюдер, — то, вероятно, это вирус.
Вирус, мысленно согласилась с ним Сински. Самый быстро-распространяющийся патоген, какой только мог выбрать Зобрист.
Выпустить вирус, распространяющийся по воздуху, в водную среду — решение необычное, однако живых организмов, чья инкубация проходит в жидкости, но которые в зрелом состоянии существуют в воздушной среде, предостаточно: комары, споры плесени, бактерии, вызывающие болезнь легионеров, микотоксины, динофлагелляты и даже люди. Сински мрачно представляла себе, как вирус насыщает собой воду в подземном зале… и как потом мельчайшие инфицированные капельки поднимаются в сырой воздух.
А Мирсат тем временем озабоченно смотрел через забитую транспортом улицу. Проследив за его взглядом, Сински увидела приземистое красное с белым кирпичное здание с единственной дверью. Она была открыта, и за ней угадывалась лестница, ведущая вниз. Снаружи под зонтиками стояли в ожидании хорошо одетые люди, швейцар регулировал поток посетителей, спускающихся по лестнице.
Какой-то подземный дансинг?
Сински прочла то, что было написано на здании золочеными буквами, и ей сдавило грудь. Она увидела, что клуб называется «Цистерна», что зал сооружен в 523 году нашей эры, но, кроме того, она поняла, почему Мирсат так встревожен.
— В подземном дворце, — пробормотал Мирсат, — похоже… сегодня концерт.
Сински трудно было этому поверить.
— Концерт в водохранилище?!
— Там большое помещение, — ответил он. — Его часто используют как культурный центр.
Брюдер, решив, что разговоров с него довольно, устремился к зданию. За агентом, лавировавшим в потоке машин, которые ползли по улице Алемдар, бросились остальные.
Вход в водохранилище загораживали несколько посетителей, ждавших очереди войти: три женщины в паранджах, двое туристов, державшихся за руки, мужчина в смокинге. Они теснились в дверях, укрываясь от дождя.
Снизу до Сински доносились звуки классической европейской музыки. Берлиоз, судя по оркестровке, подумала она, но, кого бы ни играли, здесь, в Стамбуле, исполнение европейской классики казалось неуместным.
У самого входа на нее повеяло теплым воздухом, который волнами поднимался из глубокого замкнутого подземелья, куда вела лестница. Этот воздух нес с собой не только звуки скрипок, но и специфические запахи сырости и густого скопления людей.
А еще он был насыщен дурными предчувствиями, которыми Сински все глубже проникалась с каждым вдохом.
Когда по лестнице, весело болтая, поднялась к выходу компания туристов, швейцар позволил нескольким ожидающим войти.
Брюдер тут же двинулся было к лестнице, но швейцар мягким движением руки остановил его.
— Одну минутку, сэр. Помещение наполнено. Подождите совсем немного, и кто-нибудь выйдет. Спасибо за понимание.
Брюдер готов был вломиться, невзирая ни на что, но Сински положила руку ему на плечо и заставила сделать шаг в сторону.
— Подождите, — велела она ему. — Ваши люди еще не подъехали, вы не можете начинать обыск в одиночку. — Она показала на табличку на стене около двери. — Водохранилище огромное.
Текст на информационной табличке описывал подземный зал величиной с собор: длина — почти два футбольных поля, площадь потолка — более девяти тысяч квадратных метров, его поддерживает целый лес из трехсот тридцати шести мраморных колонн.
— Посмотрите-ка сюда, — сказал Лэнгдон, стоявший в нескольких шагах. — Вы не поверите.
Сински повернулась к нему. Лэнгдон показал на афишу концерта, висевшую на стене.
Боже милостивый.
Директор ВОЗ не ошиблась, определив стиль исполняемой музыки как романтический, но вещь, которую играли сегодня, написал, оказалось, не Берлиоз, а другой композитор-романтик: Ференц Лист.
Этим вечером глубоко под землей Стамбульский государственный симфонический оркестр исполнял одно из самых знаменитых произведений Листа — «Данте-симфонию», вдохновленную дантовскими образами сошествия в ад и возвращения из ада.
