— Доказательства хранятся в бюсте Ленина, — пояснил он с самодовольной ухмылкой. — Внутри дедушки Ленина.
— Сидите на месте, — приказал я и, подойдя к телевизору, взял в руки маленький чугунный бюст, полый внутри. Перевернув его, я увидел приклеенную снизу бирку «Березка», 4.31», означавшую, что сувенир куплен в одном из старых советских магазинов, торговавших на твердую валюту, по цене четыре рубля тридцать одна копейка — сумма некогда довольно приличная.
— Посмотрите внутри, — подсказал Берзин.
Тогда я потряс бюст, внутри что-то застучало, и я вытащил скатанную бумажную трубку, а в ней оказался маленький продолговатый предмет. Взяв в руки, я принялся внимательно рассматривать его. Это была магнитофонная микропленка в кассете.
Я вопросительно посмотрел на Берзина. В соседней комнате начала жалобно скулить собака (которая, по-моему, была привязана).
— Вот вам и доказательство, — пояснил Берзин таким тоном, будто все стало ясно. А так как я ничего не ответил, то он сказал далее:
— Я приносил тогда записывающий аппарат с собой.
— На улицу Жакоб?
Он кивнул и самодовольно заметил:
— За микропленку, записанную в Париже пятнадцать лет назад, я купил себе свободу.
— А на кой черт тогда вы хранили микропленку?
И тут до меня дошло, почему он хранил ее, но смысла в этом уже не было никакого:
— Да вы тогда вовсе и не собирались перебегать к нам, не так ли? Вы и тогда выполняли задание КГБ, верно ведь? Передавали дезинформацию?
— Да нет же! Хранил ради своей безопасности!
— Безопасности, говорите? От кого же? От тех, к кому собрались перебежать? Нелепица какая-то.
— Да нет же… Выслушайте до конца! С Лубянки я еще раньше получил записывающий микроаппарат для организации провокаций, устройства ловушек и прочих подобных штучек. Но к тому времени я уже носил его ради собственной безопасности. Ну, чтобы записывать всякие там обещания, заверения, даже угрозы. В том случае, если бы возникли какие-то разногласия или отказы от обещаний, запись подтверждала бы мою правоту. Я понимал, что магнитофонная запись мне так или иначе пригодится. А что еще могло обеспечить мою безопасность? — воскликнул он и взял жену за руку, которая, как я увидел, тоже была деформирована, но не столь сильно, как лицо. — Эту пленку я передаю вам. Там записан наш разговор с Джеймсом Тобиасом Томпсоном во время встречи. Вот вам и доказательство, которое вы требуете.
Новость ошарашила меня. Я пододвинул кресло вплотную к Берзиным и сел. Мысли вихрем носились у меня в голове, сосредоточиться, сконцентрироваться было очень нелегко, но я, наклонив голову, стал различать сначала отдельные звуки, затем слова, потом фразы и понял, что настроился улавливать взволнованные, отчаянные мысли старика, прямо обращенные ко мне.
Довольно спокойно и отчетливо я произнес по-русски:
— Мне очень важно знать, правду ли вы говорите про все это — по мою жену, про Томпсона и про все остальное.
Он ответил:
— Конечно же, правду!
Я не отвечал, а внимательно вслушивался в тишине, изредка нарушаемой жалобным воем пса. Но вот наконец я расслышал и голос мыслей Берзина: «Да конечно же, я говорю вам сущую правду!»
Но он ли это мыслит? Он ли так думает? Или же он только составляет таким образом мысленно фразу, чтобы ответить вслух? Это же совершенно разные вещи. Что заставляет меня считать, будто я в состоянии определять, где правда, а где ложь?
Будучи в таком раздвоенном, неопределенном состоянии, я, само собой разумеется, оказался не готов выслушать еще одну новость, когда раздался голос мыслей госпожи Берзиной. Он оказался приятным на слух и глубоким, настоящим контральто, спокойным и убедительным.
«Вы же слышите меня, так ведь?» — мысленно спросила она.
Я посмотрел на нее — глаза ее по-прежнему оставались закрытыми, утонувшими в складках, желваках и опухолях. Небольшой рот ее немного дернулся в жалком подобии улыбки, которая получилась печальной и все понимающей.
Мысленно я ответил ей: «Да, слышу».
И в подтверждение, посмотрев на нее и улыбнувшись, кивнул головой.
Последовало короткое молчание, а затем я снова услышал ее мысли.
«Вы можете слышать мои мысли, а я ваши не слышу. У меня нет того дара, что у вас. Вы должны говорить мне вслух».
— Магнитофонная запись… — начал было Берзин, но жена приложила палец к его губам, заставляя помолчать. В недоумении он замолк.
— Да, — подтвердил я. — Да, я вас слышу. А вы откуда знаете?
Она продолжала снисходительно улыбаться, по-прежнему не открывая глаз.
«Я знаю об этом явлении. Мне известны разработки Джеймса Тобиаса Томпсона».
— Откуда известны? — поинтересовался я.
«Мой муж служил референтом в Париже, а меня в это время держали в Москве. Начальство любило так поступать — отделять мужа от жены, чтобы легче манипулировать ими и держать в подчинении. Но дело не в этом. У меня был очень важный участок работы. Слишком важный, чтобы отказаться от него. Я была начальником секретариата у трех последних председателей КГБ. По сути дела, я самолично решала, кого допустить к председателю и какие документы положить ему на стол. Через мои руки проходили все секретные бумаги, вся корреспонденция и все донесения».
— Так это, стало быть, вы нашли документы, касающиеся Сороки?
«Да, а также многие другие досье».
Берзин заерзал, встревоженный, и озадаченно спросил:
— Что тут такое происходит?
Жена поспешила успокоить его:
— Вадим, помолчи, пожалуйста, минутку-другую. Я тебе потом все объясню.
И она опять принялась мысленно говорить со мной, причем голос ее мыслей звучал отчетливо и понятно, будто звуковая речь.
«Всю свою жизнь я мучилась этой болезнью. — И левой рукой она обвела вокруг своего лица. — Но болезнь перебросилась на лицо, когда мне исполнилось сорок лет. Очень скоро я стала… непригодной, чтобы занимать такой видный пост. Председатель и его помощники больше не выносили моего присутствия. Точно так же, как и вы не можете сейчас смотреть на меня. Но перед уходом я прихватила с собой документ, который, как я считала, хоть чем-то поможет Вадиму легко перейти на Запад. А когда он навестил меня в Москве, я передала ему этот документ».
— Но все же, — настаивал я, — как же вы узнали… обо мне?
«А я не узнала, догадалась. По роду своей работы я знала о программах, которые разрабатывал Томпсон. В Первом главном управлении в Ясенево никто даже не верил, что его проект получится удачным. А я верила. Я не знала, добился ли он успеха. Но я верила, что такое осуществимо. Вы обрели поистине замечательный, удивительный дар».
