Что было делать парню?
Тот парень жил по соседству с Голливудом — извините, мы так в Эл-Эй[107] выражаемся, — прямо за углом через три стрип-бара (будем считать, что их только три). Для моей белой, как лилия, задницы жутковато было находиться в позднее время так близко к "Маленькому Эль Сальвадору". Да и Бобби, которая, когда выяснилось, что съемки свернули на день, настояла на том, чтобы мы взяли ее с собой, нервничала достаточно для того, чтобы позволить мне взять ее шелковистую ручку в свою.
Карлберт постучал в дверь многоквартирного дома. Я обозрел газон перед крыльцом, он был усеян использованными шприцами. На один меньше, чем количество разбросанных там же использованных презервативов. Эл-Эй. Дзен-сад.
— Так чем именно занимается этот твой парень? — спросил я.
— Он — медиум, — сказал Карлберт.
— Смешно.
— Да, и еще карикатурист.
— Медиум-карикатурист?
— Ага, но, насколько мне известно, эти две карьеры не пересекаются. Дело в том, что он еще и коллекционер.
Карлберт не дал мне задать следующий вопрос и постучал снова, а потом так сильно пнул дверь ногой, что она чуть в щепки не разлетелась. Внутри дома послышались шаги.
— Говори о чем угодно, — быстро шепнул Карлберт, — но ни слова о его весе.
— О его весе? — переспросил я.
Дверь открылась. Дверной проем заполнил собой громадный черный мужик в кожаных брюках и с кольцами в сосках. Я говорю так, потому что он был обнажен по пояс. У него было брюхо, как "мешок медиума",[108] и глаза, как щели для монет. А еще на нем была наплечная кобура с очень большим пистолетом.
— Кей Би, — буркнул он. — Чего тебе?
— Здорово, Монтсеррат. Я привел парочку неверующих на урок истории. Мы бы хотели получить представление о твоем личном бренде истины.
Монтсеррат — с его объемом он мог бы быть островом — одарил меня одним ленивым взглядом, но его узкие глазки расширились при виде Бобби в обтягивающей маечке. Он даже облизнулся. А кто бы не облизнулся?
— Ладно, — сказал он, так и не убрав язык. — Заходите.
В крохотной квартирке вонь стояла до небес. Над заплесневелыми остатками пиццы полчища невиданных ночных насекомых бились с чешуйницей. К счастью, от этой мерзкой картины отвлекала армия фотографий, рядами заполнившая длинную стену от потолка до пола. По-видимому, это и была коллекция Монтсеррата. Это было жесткое порно — я даже не знаю, кто за пределами "Цирка Солнца"[109] мог бы такое исполнить, — но самое занятное — на каждом чертовом снимке красовались знаменитости. Кино-и телезвезды прошлого и настоящего, политики, бейсболисты, примадонны американского театра, Флиппер…
Бобби ахнула. Я ахнул еще громче.
— Вы что, девственники? — хмыкнул Монтсеррат.
Карлберт кивнул. Возможно, я должен был оскорбиться, но я был слишком поражен.
Монтсеррату, кажется, было неохота отрывать глаз от Бобби, но Карлберт взял его за руку и увел в дальний конец комнаты. Говорили они шепотом.
Бобби показала на снимок высоко на стене.
— Это… Ричард Никсон? — взвизгнула она.
Я вытаращил глаза и кивнул:
— Ловкач, однако.
— Бедная миссис Никсон, — сказала Бобби.
— Бедный Чекерс![110] — усмехнулся я.
— Эй, — позвал Карлберт.
Я прошел через комнату. Бобби осталась стоять как приклеенная и пожирала глазами стену. Пусть себе стоит. Монтсеррат испарился.
— Давай деньги, — сказал Карлберт и протянул руку.
Мы поспорили на пять сотен баксов. Карлберт уже успел тормознуть меня у банкомата и заставил снять наличку.
— Ты еще не выиграл.
— Просто дай их мне, — настойчиво сказал Карлберт.
Я почувствовал, что эта комната — не место для споров.
Монтсеррат появился как раз в тот момент, когда я сунул в ладонь Карлберта свернутые в трубочку деньги. В своих могучих руках он держал большой фотоальбом. С неожиданной для него нежностью Монтсеррат открыл альбом и пролистал ламинированные страницы. Найдя искомое, он перевернул альбом и поднял его перед нашими глазами.
Это была глянцевая фотография Джона Уэйна, форматом 8x10. На снимке ему было лет шестьдесят пять — святыня с лицом, побитым временем, как старый ковбойский сапог.
Джон Уэйн: стоит в дверях салуна… кадр из фильма, без сомнений.
Джон Уэйн: герой, икона Америки.
Джон Уэйн: стоит в… в платье из розовой тафты.
Сукин сын, с его ногами и — в платье!
— Это фальшивка, цифровая подделка, — сказал я. — Ты это сделал в фотошопе или еще как-нибудь.
Монтсеррат молча покачал головой.
— Тогда где ты ее взял?
Монтсеррат так же молча смотрел на меня.
— Это все надувательство, — сказал я, показывая на стену. — Такую фигню делали сто лет назад, они старые, как Тигуанские библии.[111] Ты их сам сфабриковал. Качество хорошее, признаю, но это все надувательство. — Я повернулся к Карлберту. — Отдавай мои деньги.
У Карлберта глаза расширились, он затряс головой.
— В чем дело? — сказал я. — Не тормози. Игра окончена. Давай их сюда.
— Они настоящие, — просипел Монтсеррат. Он был не столько зол, сколько оскорблен.
— Почему ты так уверен?
— Потому что получил их из первых рук. От того, кто фотографировал и снимал кино.
— Что? — переспросил я. — Какое кино? О чем ты?
— Хлыщ с камерой дал их мне. Хлыщ, который снимал "Человека, который застрелил Либерти Вэлэнса". Слышал о таком?
— Эй, да я в покер играл с Вуди Стродом,[112] как тебе такое? Откуда тебе знать, что этот парень сделал эти снимки, что они настоящие? Как ты можешь вообще это знать?
— Потому что я его застрелил.
Наступила полная тишина. Можно было услышать, как падает нафталиновый шарик.
— Извини?
— Парень с камерой вляпался в дерьмо несколько лет назад. Любил играть в покер, не любил платить. Ну, и мне надо было его маленько припугнуть. Тогда это была моя работа. Он дал мне это, так что я больше его не трогал. Это была очень напряженная ситуация.
Отставной выбивальщик долгов, он же — медиум и карикатурист. Отличный гоголь-моголь, пора сваливать из Эл-Эя.
Я глянул через плечо на Бобби. Она шагнула ближе к стене, чтобы разглядеть фото с… Деси Арназом и Уильямом Фроли![113] Не осталось ничего святого? Но если посмотреть на нас троих с разинутыми ртами. Я взглянул на Карлберта, который красноречиво давал мне понять, что мне уже давно пора заткнуться. Я повернулся к Монтсеррату, тот опять пялился на сиськи Бобби и облизывал свои толстые губищи.
