— Позволю себе лишь одно пожелание, повелитель. Ваша одежда…
Только сейчас я сообразил, что пребываю в обычном своем домашнем одеянии — в рваных линялых джинсах и спортивной куртке китайского производства, но с лейблом а-ля Адидас.
— О, черт! Да, действительно. Что бы ты посоветовал? Только что-нибудь такое, чтобы просто и удобно. Да и времени уже нет.
— Я бы осмелился рекомендовать Вам мантию…
В этой мантии я сам себе напоминал клоуна из цирка. Однако все остальные относились к ней вполне уважительно, да и преимущество налицо — надевать мантию просто и быстро.
Я быстро облачился, и мы отправились куда-то в неведомые глубины Дворца.
До сих пор мне так и не удалось научиться без затруднений ориентироваться в этом чертовом Дворце. Или в Замке, что будет намного ближе к истине. Что за вредитель его проектировал, интересно? Бесконечные запутанные коридоры, лестницы, башни, галереи и внутренние дворики. Многочисленные залы, палаты и подземелья тоже исчислялись трехзначными числами. А этажность? А подземелья, о которых я только и знал, что они существуют? В разных местах здания наличествовало различное количество этажей, как надземных, так и подземных. Весьма часто, чтобы перебраться из одного помещения в другое, приходилось совершать длиннейший путь по лестницам и хитроумным переходам. Вот черт! Надо будет обязательно изучить планы данного сооружения, а то, не ровен час, придется мне тут бегать одному — я ж просто погибну, заблужусь, как Тезей в Лабиринте без своей Ариадны!
Я чертыхался про себя, когда думал обо всем этом, следуя за слугой.
Тут Ольгерд взял со стены ближайший факел (я только недавно узнал, кто и как меняет эти полезные осветительные устройства), и мы начали спускаться по узенькой винтовой лестнице куда-то в мрачную темноту.
Через некоторое время лестница закончилась, и мы очутились в длинном сводчатом коридоре, очень похожем на подземный ход или трубу некоей древней канализации. Наши шаги гулко раздавались в пустоте этого тоннеля, который местами менял направление, делая резкие изгибы. Стены, сложенные из каменных блоков размерами и формой с коробку для ботинок, покрывала неприятная влажная слизь. Местами между камней высачивалась вода, стекавшая ручейками вниз, где она собиралась в узкие канавки вдоль стен. Откуда-то слышался звук журчания и падающих капель, а воздух казался флажным и затхлым. Пахло плесенью, сыростью и еще чем-то малоаппетитным. Все это усиливало канализационные ассоциации.
Я тогда еще плохо ориентировался в обстановке, и практически постоянно чувствовал себя полным идиотом.
Мы шли долго, и это стало понемногу надоедать. Ход становился все ýже и ýже, явно поднимаясь вверх. Постепенно вода исчезла, камни сделались сухими и на вид боле чистыми, дышать становилось приятнее, а когда после очередного поворота впереди забрезжил дневной свет, то сразу стало понятно, что скоро выберемся на свежий воздух.
Когда мы, наконец, вылезли из этого перехода, то Ольгерд почтительно поклонился и отошел в сторону, с достоинством заняв место где-то позади меня. Выбрались мы прямо в большую удобную ложу. Мою, по всей видимости. Я подошел к краю и, монголоидно щурясь от непривычно яркого солнца, оглядел открывшееся пространство. Все это поле я окрестил про себя манежем: довольно большая площадка, весьма смахивавшая на стадион какого-нибудь провинциального спортклуба, с двух сторон ограничивалась трибунами, занятыми пестро одетой публикой. С третьей стороны располагалась моя ложа, и ложи поменьше. Кто там сидел, я со своего места разглядеть просто не мог. При моем появлении трибуны сначала стихли, потом огласились нестройными приветственными криками и чем-то похожим на хаотичные аплодисменты. Видимо, меня уже заждались. В ложе, где оказался я, справа уже расположилась весьма привлекательная на вид молодая женщина с жутко сексуальным профилем, одетая в бирюзовое платье с глубоким декольте. За вырезом вздымалась симпатичная грудь. На шее у этой дамы сверкало что-то ослепительно-драгоценное. Чуть сзади и справа от нее стояла юная просто одетая девушка, с очень милым личиком и прекрасно сложенным телом, угадывающимся под точно скроенным по фигуре платьем. Девушка густо покраснела, когда заметила, что я разглядываю ее. Новая служанка, подумал я. Как только я спустился на предназначенное мне место, женщина, засверкав драгоценностями на шее, повернула в мою сторону красивое злое лицо, холодно, но широко улыбнулась одними только пухлыми губами и грациозно подала мне руку тыльной стороной ладони вверх. Я привстал и церемонно приложился к этой руке, одновременно заглядывая за вырез платья. Рука казалась на удивление мягкой и теплой. Это и была госпожа, что желала меня видеть сегодня вечером. В этот момент трибуны снова зашумели. Когда я снова уселся, моя соседка взяла большой белый платок и демонстративно им взмахнула. Ритуал был соблюден, и действие началось.
Насколько я помнил из истории, рыцарские турниры в Европе появились еще до крестовых походов. Во всяком случае, существует упоминание о неких военных игрищах, происходивших в середине девятого века в Страсбурге после переговоров Карла Лысого с Людовиком Немецким. Но окончательно турниры оформились во Франции к середине двенадцатого века, а затем уже распространились на Германию и Англию. В некоторых справочниках изобретателем турниров значится французский барон де Прелли, но, скорее всего, он лишь разработал первые турнирные правила. Сначала рыцари бились как есть, в обычном вооружении. Позднее в моду вошли тяжелые турнирные латы, практически непригодные в настоящем бою. Из яростного кровавого сражения турниры преобразились в живописные театрализованные выступления, где условности приобретали всё большую роль, а борьба сделалась менее значительной и более формальной. Турниры на долгое время сделались обязательным элементом западноевропейской средневековой жизни, причем к участию допускались лишь самые благородные рыцари, те, что имели безукоризненную репутацию, а всякое нарушение рыцарского кодекса угрожало страшным несмываемым позором. Рыцарь-нарушитель лишался оружия, лошади и амуниции, после чего заключался в тюрьму на срок до трех лет. Герб, доказывающий знатное положение владельца и его место в родовой иерархии, стал основным пропуском на турнир. Подделка и подлог гербов карались смертью. Если какой-то простолюдин присваивал себе рыцарское звание и герб, то такого фальсификатора просто вешали на ближайшем дереве. Для специалистов, каковыми являлись герольды, предъявленный герб содержал все необходимые сведения. Вот почему немаловажным элементом турнирного этикета стали именно гербы, которых развелось такое количество, что пришлось навести хоть какую-то систему в этой области. Возникла целая наука — геральдика, регламентирующая, что и как может быть помещено на герб, объясняющая значение тех или иных символов. Истоки геральдики уходили в европейские Средние века, когда было необходимо получать сведения о человеке, не видя даже его лица, закрытого забралом. По этой причине геральдическая символика всегда легко читалась, не имела сложных рисунков и надписей, зато сам герб снабжался крупным цветным полем. Такие гербы обобщенно назывались блазонами, то есть щитами.
