— Есть серьезная причина, — сказал я.
— Правда?
— Есть одна маленькая девочка.
Снова молчание.
— Вы ведь будете ожидать этого.
— Нет, — возразил я. — Не буду. Я приму меры.
— Хорошо, — согласился он. — Когда?
Мою дочку собирались убить где-то до следующего рассвета. Я прикинул — сколько-то времени должно уйти на то, чтобы найти ей пристанище. Если, конечно, меня не убьют в процессе.
— Завтра, после полудня, — ответил я. — Чем раньше, тем лучше.
— Хорошо.
— Сможете меня найти?
— Да.
— Надеюсь, — сказал я.
— Я всегда плачу долги.
Я снова вздохнул.
— Угу. Спасибо.
Он негромко усмехнулся:
— Надо же. Вы благодарите меня. Это что-то новенькое.
И повесил трубку. Я тоже. Потом позвал Молли.
— Ладно, — сказал я. — Давай займемся делом.
Молли взяла телефон и убрала его обратно в шкаф. Потом взяла свежую, длинную свечу в подсвечнике и коробок спичек. Вернувшись ко мне, она поставила свечу на складной столик, где я мог видеть ее, не двигая головой. Чиркнув спичкой, она засветила свечу.
— Ладно, — произнесла она. — Гарри, работа будет долгая, тонкая. Сосредоточьтесь на свече. Для работы мне нужно, чтобы вы находились в полном покое.
Странное это было ощущение, когда Кузнечик командовала. Наверное, для того я и занимался ее обучением. Я сфокусировал взгляд на свече и постарался успокоить мысли.
— Хорошо, — произнесла Молли спустя минуту мягким, бархатным голосом. — Расслабьтесь. Вдохните — медленно, не спеша. Хорошо... Слушайте, что я буду говорить. Теперь еще глубокий вдох...
Вот так, с помощью моей ученицы, я и устроил свое убийство.
Я вынырнул из воспоминания, дрожа и озираясь в полном замешательстве. Я все еще находился в ментальном мире Молли, на дурацком капитанском мостике. Здесь царила тишина. Абсолютная тишина. Никто не шевелился. Изображения на экранах, стрелки на циферблатах, все до единой Молли — все застыли. Все, что происходило в битве, происходило со скоростью мысли — молниеносно быстро. Имелась лишь одна причина, по которой все здесь могло замереть вот так, в самый разгар событий.
— Опять, значит, дребедень с пространством-временем, да? — Голос мой прозвучал хрипло, неровно.
За моей спиной послышались шаги, и в комнате сделалось светлее. Спустя всего секунду свет достиг такой интенсивности, что мне пришлось прикрыть глаза рукой.
Потом свет чуть померк. Я снова открыл глаза и обнаружил себя в лишенном примет белом пространстве. Я даже не знаю, на чем я стоял и стоял ли я вообще. Вокруг не было ничего, кроме белого цвета...
...и молодого мужчины с золотой шевелюрой, беспорядочно падавшей на серебряно-голубые глаза. Его скулами, наверное, можно было резать хлеб.
— Это самый простой способ помочь вам понять.
— Не маловато ли роста для архангела? — поинтересовался я.
Уриил улыбнулся мне. От такой улыбки расцветают цветы, а младенцы начинают радостно гукать.
— Сойдет. Должен признать, лично я больше люблю «Звездные войны», а не «Звездный путь». Простое деление на добро и зло, на идеальное добро и идеальное зло — все это расслабляет. Я словно молодею.
Некоторое время я молча смотрел на него, пытаясь собраться с мыслями. Вернувшееся ко мне воспоминание болезненно живо стояло перед глазами. Господи, бедная девочка. Молли. Я не хотел причинять ей боли. Она сама вызвалась помочь мне, и она проделала все это в полном сознании — но, видит Бог, я не желал ей такого. Она испытывала такую боль, и теперь я понимал почему — и понимал, почему сумасшествие, которое она имитировала, могло оказаться куда более реальным, чем ей казалось.
Вот, должно быть, почему Мёрфи относилась к ней с таким недоверием. У Мёрфи великолепное чутье на людей. Должно быть, она ощутила в Молли что-то такое, ощутила движущие ею боль и отчаяние, и это не могло не нажать на кнопку тревоги в голове у Мёрфи. Что не могло не ранить чувств Молли — подозрение, недоверие, как бы осторожно ни держала себя Кэррин. Эта боль, в свою очередь, должно быть, оттолкнула ее еще дальше, заставляла вести себя еще более странно, что вызывало еще большее подозрение... и так далее, виток за витком.
Я никогда не желал ей такого.
Что я наделал?
Я спас Мэгги, но не уничтожил ли я при этом свою ученицу? Если так, то, что меня самого при этом убили, ни капельки меня не оправдывало. Нельзя ведь разгуливать, просто выбирая, чью жизнь спасать, а чью уничтожить. Врожденное невежество, недооценка зла подобных вещей слишком глубоко укоренились в человеке, чтобы их избежать, — какими бы благими намерениями вы ни руководствовались.
Я понимал, почему Молли хотела заставить меня рассказать обо всем Томасу. Она понимала, что Томас попытался бы удержать меня от самоубийства — вне зависимости от моих мотиваций. Но она была права и еще в одном: он мой брат. Он заслуживал большего, чем я ему дал. Вот почему я даже не думал о нем с момента возвращения в Чикаго. Как я мог вспоминать брата, не вспоминая при этом того стыда, который испытывал из-за того, что не доверился ему? Как мог я думать о Томасе, не думая о том, что совершил?
Наверное, я даже не поверил бы, что способен стать человеком, который может заставить себя забыть о чем-то, не думать о чем-то, вместо того чтобы посмотреть правде в лицо, какой бы болезненной она ни оказалась.
Впрочем, какой уж из меня идеал...
Молодой мужчина терпеливо, не говоря ни слова, ждал, пока я соберусь с мыслями.
Уриил. Черт, я мог бы догадаться с самого начала. Ури-ил — архангел, о котором людям известно очень немного. Большинству его имя даже неизвестно — и, судя по всему, его это вполне устраивает. Если Гавриил — вестник, Михаил — генерал, Рафаил — целитель и духовный пастырь, то Уриил — повелитель шпионов, тайный агент Рая. Уриил проворачивает для Всевышнего всю неофициальную работу. Когда загадочные, не открывающие своих имен ангелы слетают с неба, чтобы биться бок о бок с библейскими патриархами, когда смерть надвигается на перворожденных в Египте, когда ангел выводит невинных из обреченного на серу небесную, погрязшего в грехах города, — значит, ко всему этому приложил свою руку Уриил.
Из всех архангелов он самый тихий. А это, с моей извращенной точки зрения, возможно, означает, что он также и самый опасный.
Он обратил на меня свое внимание несколько лет назад, одарив меня источником силы, известным как Огонь Души. С тех пор я два или три раза работал на него. Время от времени он возникал с издевательскими или загадочными советами. Мне он, пожалуй, симпатичен, хотя может и раздражать, и страшить — страшить, как ничто другое. Есть в нем что-то такое... чудовищно абсолютное. Что-то, что не поддастся, не изменится даже тогда, когда вся Вселенная провалится в тартарары. В его присутствии я всегда ощущаю себя таким хрупким, что мог бы рассыпаться в пыль, если тот вдруг чихнет или шевельнет не тем мускулом.
