— О'кей, — отозвался Джо. — Ждите моего сигнала.
— Пошевеливайся.
Через пару минут сверху спустилась веревка с грузом на конце, и Карлос ловко ее поймал.
— Держитесь за меня, мистер, — скомандовал он. — Из нас двоих только я вооружен, поэтому если кальмар нападет, я постараюсь ткнуть его дубинкой. Джо, мы готовы. Тащи!!!
Веревка дернулась, и Нат едва не выронил драгоценный контейнер. В следующую секунду он увидел под собой свой старый дом с номером на крыше, который стал быстро удаляться. До поверхности оставалось не больше тридцати футов, когда огромные белые цифры заслонила голубоватая тень. Тень двигалась к ним, стремительно увеличиваясь в размерах. Не успел Нат крикнуть, как кальмар оказался уже совсем рядом; растопырив щупальца, он попытался обхватить обоих, сжать в смертельных объятиях, и Нат едва успел повернуться, чтобы дать Карлосу возможность пустить в ход оружие.
Юноша не растерялся и ткнул электрической дубинкой прямо в выпученный глаз чудовища. Кальмар вздрогнул, но не остановил своей атаки. В следующую секунду Нат почувствовал, как толстые щупальца сжимают его грудную клетку, выдавливают из нее воздух, увидел омерзительный попугаичий клюв, потянувшийся к его груди. В отчаянии Нат выставил перед собой контейнер, который угодил между верхней и нижней половинками клюва, помешав твари перекусить Ната пополам.
В следующую секунду оба оказались уже над поверхностью. Мощная лебедка-кран подняла обвитых щупальцами ныряльщиков над водой, потом повернулась и опустила на палубу.
Карлос первым пришел в себя и вскочил на ноги.
— Получай! Получай!!! — выкрикивал он, снова и снова тыча электрической дубинкой в голову чудовища. Джо тоже всадил в кальмара несколько гарпунчиков со встроенной в острие микрогранатой. Кальмар трясся как в лихорадке, судорожно сворачивая и разворачивая гибкие, словно резиновые, щупальца. В агонии он с такой силой сжал клюв, что смял все еще торчавший в нем контейнер. Минуту спустя последняя дрожь пробежала по телу кальмара. Свирепый и безжалостный хищник был мертв.
Нат и Карлос повалились на палубу и, сорвав маски, жадно хватали воздух широко открытым ртом.
— Никогда больше не буду выходить в море сразу после того, как отменили предупреждение, — сказал Джо, качая головой. — А если я вдруг забуду, ты, Карлос, мне об этом напомнишь.
Он перевел взгляд на смятый металлический цилиндр, все еще торчавший в клюве кальмара.
— Похоже, эта штука спасла вам жизнь, мистер, — заметил он.
— Мне нужно выпить! — выдохнул Карлос и, перекатившись на живот, громко закашлялся.
— Успеешь еще… — Джо взял лом и, вытащив контейнер из судорожно сжатого клюва твари, передал Нату. — Открывайте. Ведь вы за этим спускались?
Нат кивнул и быстро открыл крышку. Он боялся, что в контейнер могла попасть морская вода, но внутри было совершенно сухо и пахло пылью. Первой ему под руки попалась смятая полотняная блузка. Нат тотчас вспомнил, кому она принадлежала и когда он видел ее в последний раз, и на мгновение снова перенесся в мыслях на автомобильную парковку напротив «Оптовой лавки Джо». Он вспомнил даже, о чем они с Мэри тогда спорили. В конце концов она разобиделась и зашагала прочь, сунув руки в карманы этой самой блузки. А он не стал ее догонять, не зная, что жить ему осталось всего несколько минут.
Расправив блузку на коленях, Нат провел ладонями по засохшим коричневым пятнам. Кровь. Его кровь… Каким же мужеством надо было обладать, подумалось ему, чтобы сохранить у себя такую страшную реликвию.
Отложив блузку в сторону, он снова сунул руку в контейнер и достал фотографию Мэри. Наконец-то он увидел ее лицо — увидел целиком, а не фрагменты, которые его память столько месяцев тщетно пыталась сложить в единый образ. В контейнере нашлась не одна фотография. Их там были десятки. Свадебные фото, снимки, сделанные во время вылазок на природу, и многие, многие другие, и на каждом запечатлен кусочек их счастливой жизни вдвоем. Перебирая потускневшие, выцветшие фотографии, Нат чувствовал, как к нему возвращается память. И Мэри. Теперь, когда он снова увидел ее лицо с чуть тяжеловатой, упрямой челюстью и задорным, живым взглядом зеленых глаз, Нат в полной мере ощутил тяжесть постигшего его горя и невосполнимость потери.
Потом он нашел фотографии, которых еще никогда не видел. На плотном конверте рукой Мэри выведено: «Патрик Натаниэль Шихэйн, родился 4 ноября 2006 года». Пухлый младенец на снимках был туго спеленат и имел сытый, здоровый вид. Не удержавшись, Нат поднес фотографию к губам. Сын. Его сын.
Как ни странно, он не ревновал Мэри к младенцу и почти не задумывался о том, что она наслаждалась своим материнством уже без него. Нат никогда не был эгоистом — во всяком случае, настолько, чтобы желать, чтобы его жена до старости носила траур. Он хотел только одного — чтобы Мэри было хорошо, чтобы ее жизнь была счастливой и наполненной смыслом, и похоже, его желание осуществилось. И если заботы о ребенке отвлекали ее от мрачных мыслей, Нат мог только порадоваться этому.
Под фотографиями лежал конверт с вырезками из газет, посвященными его гибели и последовавшей судебной тяжбе между Мэри и полицией, требовавшей, чтобы замороженная голова Ната была подвергнута судебной экспертизе и похоронена вместе с телом. В нескольких статьях рассказывалось о ходе следствия и о том, что предпринимает полиция, чтобы разыскать убийцу. Судя по этим вырезкам, следствие так ничем и не закончилось, и только в одной статье — гораздо более поздней по времени — сообщалось, что какой-то юноша из мексиканского города Чиуауа признался в убийстве, совершенном якобы по наущению своего родного дяди, скончавшегося в Лос-Анджелесе незадолго перед тем.
Потом Нат заплакал, так крепко прижимая к груди окровавленную блузку, что ветхая ткань стала расползаться в его руках. Он плакал о Мэри, о том страшном горе, которое обрушилось на нее с его смертью, и о ее собственной трагической гибели. Еще он думал о страсти, которая сжигала Мэри и толкала на поступки, на которые она не решилась бы в других обстоятельствах, о ее любви, которую он утратил навсегда. Их разлучило не только пространство, но и время, и теперь они никогда больше не увидятся, никогда не будут вместе. В существовании рая Нат всегда сомневался, и собственная смерть только утвердила его во мнении, что никакой загробной жизни нет. Он, во всяком случае, не видел никакого длинного тоннеля, в конце которого сияет ослепительно яркий свет, и его душа вовсе не переселилась в какой-то лучший мир. Единственное, что он помнил, — это пустота, серое ничто, вакуум, в котором он задыхался и задыхался без конца.
