Гард встал, закурил, но тут же придавил сигарету в пепельнице и пошел на кухню. Там он достал из холодильника два кубика льда, бросил в высокий стакан, залил водой, плеснул туда рыжего вермута и вновь вернулся к дивану, но уже не лег, а сел, широко расставив ноги, и начал крутить перед глазами стакан, в котором с далеким, нежным звоном стукались уже тронутые игольчатыми трещинками ледяные кубики.
«Его могли убить! Он — лишь орудие, которое исполнило чужую волю. Тут все ясно. Это — первая дорога. Его могли попросить исчезнуть: кому-то, не ему, надо было, чтобы он исчез. Зачем? Ну, хотя бы затем, чтобы появилась еще одна, пусть весьма эфемерная, но улика, кладущая подозрение именно на него, в то время как Аль Почино замешан в убийстве антиквара примерно так же, как я в рождении Христа. Это — вторая дорога. Но кто в таком случае автор „непорочного зачатия“? Ладно, оставим в покое автора и еще раз проработаем эту версию: Аль Почино ни в какой связи с убийством Пикколи не состоит. Об убийстве никто никаких сведений полиции не дал, но и об исчезновении гангстера — тоже! В том числе промолчала даже его жена. Уже потому исчезновение… интересно! Интересно, черт побери, даже при условии, что никак не связано с Пикколи!»
Гард чувствовал, что приходит во власть давно известного порочного метода, от которого сам не раз предостерегал молодых криминалистов. Он вперился в проблему и крутил ее, как этот стакан, прямо перед своим носом, силясь разглядеть ее невидимые до поры детали, деталей этих не находил и всматривался все пристальнее, пока вообще не переставал видеть что-либо. Надо резко отодвинуться, расширить горизонт, понять, что нет такого события или человека, которые не были бы как-то связаны с другими событиями и людьми, словом, надо не увеличивать зоркость микроскопа, а пересесть за телескоп!
Он радостно отхлебнул холодную, горьковатую, цвета чая жидкость, поставил стакан и зашагал по комнате. Не то что переразбавленный вермут, но и мощный нейростимулятор не смог бы вызвать в комиссаре такого стремительного перевоплощения. Не было больше кислого и усталого человека, и будь Гард сейчас в подтяжках, а не в халате, энергичный удар их о мощную грудь прорезал бы тишину его холостяцкой квартиры. Это был мускулистый, сильный охотничий пес, который взял след. Гард чувствовал: тут определенно что-то есть! Аль Почино — не один. Гангстеры исчезали и прежде. И всякий раз, как только полицейским властям становилось известно такое «исчезновение», начальство вздыхало радостно: «Ну слава Богу! Теперь забот меньше!» Все списывалось на междоусобные войны. Существовало даже такое достаточно распространенное мнение, что правосудие в этом случае осуществляется как бы само собой, не утруждая его блюстителей. «Он заслужил свой конец!» — говорили судьи и прокуроры и успокаивались. Да, междоусобные войны не прекращались никогда, и на их счету было немало жертв. Но, кстати говоря, когда сводились преступные счеты, гангстерский мир широко оповещал об этом общественность, вплоть до газет и телевидения, а похороны погибших выливались в пышные и многотысячные торжества, как похороны национальных героев, причем участие в них принимали все «стороны» — и победившие, и потерпевшие, все отдавали дань таланту усопшего и его «заслугам» перед отечеством. По обоюдному молчаливому соглашению на похоронах никогда не раздавались выстрелы, и обе стороны не несли потерь. Зато уже на следующий день они караулили друг друга в вечной погоне за мщением, в которой преследуемые могли оказаться преследующими, как, впрочем, и наоборот. Они отлично убирали друг друга, то есть сами себя: топили, сбрасывали с поездов, душили в автомобилях гитарными струнами, травили в барах цианистым калием, наконец, просто расстреливали издалека и в упор, но именно убивали — для устрашения, в этом и заключался главный смысл! — элементарно исчезнувших среди них не было.
Не было? Так ли уж не было, если внимательно присмотреться? Конечно были. Гард лично знал гангстеров, которые без траурной каемки в газетах и без похорон более не всплывали на поверхность, не участвовали в делах, уносили с собой в небытие и свои «почерки», и свои специфические привычки. Однако их валили в одну кучу с павшими от рук конкурентов…
Гард резко встал с кресла, сдернул пиджак со спинки и энергично, как огородник лопатой, орудуя длинным рожком, обулся в прихожей. Через десять секунд он уже был внизу, у машины.
Появление комиссара в управлении в столь неурочный час вызвало искреннее недоумение, если не сказать — переполох. В синем сигарном дыму комнаты дежурного молоденький инспектор быстро и ловко смахнул с пульта четырехгранную бутылку. Гард видел это через открытую дверь, автоматически отметил про себя — джин «бифитер», но не остановился, прошел по длинному коридору дальше и исчез за дверью с табличкой ЦИЦ.
ЦИЦ — Центральный информационный центр, был давней и мучительной заботой комиссара. Гард понимал, что прежнее архивное хозяйство — именная, предметная, хронологическая и дактилоскопическая картотеки, — все это уже не архивы, а архаизмы, девятнадцатый век, и надо все это сажать на прочный электронный фундамент. Но денег на подобные переустройства давали катастрофически мало, и потому все растянулось на годы. Самое же неприятное заключалось в том, что большинство коллег Гарда не желало учиться обращению со всей этой, в общем-то довольно глупой, как им казалось, электроникой и ворчало, что все-де перемешалось, и что теперь лежит в машине, а что в старых карточках архива, никому не известно. Впрочем, все и на самом деле было здорово перемешано, но лично Гард знал, что и где надо искать.
И он довольно быстро нашел то, что хотел найти.
Бесстрастный телекс равнодушно отстучал ему список канувших в небытие гангстеров Фреза и Гауснера. Ровный строй из девятнадцати фамилий некогда «активных штыков» стоял на плацу длинной голубоватой бумажной ленты по стойке «смирно». Аль Почино, девятнадцатый, был замыкающим. Гард присел на высокий вертящийся табурет и закурил, хотя в ЦИЦе курить запрещалось.
Итак, девятнадцать «чистеньких». Ушли бесследно, не оставив ни слюны на конверте с последней запиской, ни красного пятнышка крови на паркетном полу, ни машины, развороченной пластиковой бомбой, подложенной под переднее сиденье. Ушли, не распорядившись своей движимостью и недвижимостью, не предупредив консьержек и любовниц, да что там любовниц, — один даже оставил без присмотра любимого той-терьера! А самое главное, все девятнадцать покинули этот мир без объявлений в газетах и, что уж совсем неприлично, без похорон.
