Но если бомж замолодел… Тогда — порядок. Ошиблись доктора, свалили в морг полуживого дедушку.
Завьялов побрызгал на тело-Кешу туалетной водицей, себя обонятельно облагородил…
— А кстати, Борис Михайлович, — не унимался болтун-путешественник, — почему вы, скажите на милость, побрели не к палате уважаемого Косого, а застряли в больнице между этажами? Когда вас «выкинуло», я, прямо-таки скажем — растерялся! Не знал, куда стопы направить. По нашим форматам господин Косой — внушительный рыжеволосый мужчина с бородой, мне никто подобный на глаза не попался…
— У меня ухо оглохло, — выключая свет в прихожей и делая Кеше жест «на выход», проговорил Завьялов. — Решил к врачу наведаться.
— ЧТО?!?!?!
Тело, только что спешившее на романтическую встречу с Зоей и Жюли, начало пятиться в темноту гостиной. Из небольшой щелки на него падал лучик света с лестничной площадки; если бы секунду назад тело-Кеша не выглядел насквозь здоровым парнем, Завьялов решил бы, что разложение коснулось именно его.
В темноту уползало мертвенно белое лицо с остекленевшими глазами и отпавшей челюстью.
— Эй, Кеша…, ты чего? — негромко позвал Завьялов. — Иди сюда. — Чуть было не добавил «кис-кис-кис»…
— Борис… Борис… Борис…, - невнятно лепетал стилист.
Допятился до кресла, едва не рухнул, устоял — слепо нашарил подлокотник, спиной обогнул препятствие…
Завьялов захлопнул входную дверь. Быстро прошагал до гостиной и включил верхний свет.
Занервничавший Кеша испуганно присел, прикрыл лицо руками, как будто из люстры ударили не лучи, а копья.
— Ты чего это, дружище…
— Борис Михайлович, — сипло прокаркало родимое горло, — не подходите. Это может быть опасно.
— Кому? Тебе или мне?
— Наверное… Наверное… — Завьялову показалось, что Иннокентий внутренне прислушивается к себе, то есть к полученному телу… — Уф! я слышу. Борис Михайлович, я одинаково слышу обоими ушами!
— Раз за себя. За нас. — Завянь хмуро глядел на перепуганное лицо напротив. — Что случилось то?
— Беда, — коротко проинформировал стилист и утер вспотевшее лицо. — Борис Михайлович, вы не ощущаете внутри себя какого-то… постороннего присутствия? В новом теле вы — один?
— Ну…, как бы — да, — прислушавшись к ощущениям, кивнул Завьялов и вернул вопрос: — А ты?
— И я…, вроде бы… пока…
— Кеш, ты толком ответить можешь? что происходит?
— Ой, Борис Михайлович, ой! — по-бабьи заголосило тело. — Ой, мы — попа-а-али-и-и… Ой, Жюли мне голову оторве-е-ет…
— Да это ты ей, Кеша, оторвешь, — напомнил Боря. — Ты хотел к гениальному Сереже Звереву…
Успокоительное упоминание кумира скончалось втуне. Кеша хватался завьяловскими лапами за его же голову, раскачивался, приседал:
— Ну я попа-а-ал…, ну зале-е-етел…
— Куда ты Кеша залетел?
— В вас!! — яростно и обличительно завопил парикмахер. — В вас, Борис Михайлович!!
— А я-то тут при чем? — развел руками принаряженный бомж. — Я, типа, не просил…
Успокоить Иннокентия удалось минут через пять. Тиская ручищами стакан с водой, Кеша быстро говорил:
— У нас есть путешественники-нелегалы. Они отрицают упорядоченные проникновения. Путешествуют, куда изволят, лишь бы был свободный носитель. Делятся на несколько течений. Первые — любители, так скажем, игры в рулетку: повезло, не повезло — клика сумасбродов самоубийц. Есть ренегаты-умники, копошащиеся в архивах, выискивающие занимательных носителей, они отправляются в прошлое, как на разведку в опаснейшее приключение. — Кеша глотнул водицы. Маленько подавился. Прокашлялся, продолжил: — Самое опасное течение нелегалов — циклопы. Сие есть — террористы. Они презрели все законы, для них проверить действенность теории исторического самовосстановления — раз плюнуть. Они проникают даже в особо охраняемые хроно-личности. Разрушая последовательность известных исторических событий — вмешиваются в ход развития цивилизации. Циклопы, Борис Михайлович, опаснейшие диверсанты.
— Ого, — Борис проникся ситуацией в полнейшей мере.
— Вот, вот, — судорожно кивнул стилист.
— Но-о-о…, Кеша. Как циклопы могут вмешиваться, если совсем недавно ты утверждал, будто путешественник не может управлять полноценно активным интеллектом носителя?
— А они и не управляют интеллектом, — печально усмехнулось родное лицо Бориса Завьялова. — Они исподволь берут в плен. Вначале действуют на уровне центральной нервной системы. Любимый прием — отключить изнутри какой-то из парных органов. В вашем случае, Борис Михайлович, это было — ухо.
Завянь сглотнул.
— А что… могла быть и почка, например? Или легкое?
— Бывало и такое, — мрачно подтвердил Иннокентий. — Больной носитель становится легкой добычей. Он, Борис Михайлович, — управляем, поскольку — ослаблен и сосредоточен на здоровье.
— Твою ма-а-ать…
— Вот именно. Вам еще повезло, что начали с уха. Циклопы предпочитают бить наверняка и в первую очередь поражают орган зрения. Отсюда и их прозвище.
— То есть…, ты хочешь сказать…, что сейчас где-то в моем теле затаился и сидит еще один путешественники… диверсант?!
— А пес его знает.
— Что значит «пес его знает»?!?! — взревел Завьялов во всю мощь бомжеской глотки. — Кто там во мне сидит и что он может отключить в любой момент?! Легкое?! Почку?! Руку или ногу?!
— Борис Михайлович! — чуть не расплакалось тело. — Не кричите! Вы мешаете мне думать!
«Было бы чем думать, интеллект ты хренов!!»
Перенервничавший Иннокентий большей частью думал вслух. Бродил из угла в угол перед, сидящим в кресле нарядным конотопским дядей, и бормотал:
— Вначале я подумал… — ничего страшного. Поедем всей компанией на Кипр… Там я и Жюли переместимся, дедушка рядышком посидит, родственничка поизображает… Попадем домой — исправим неполадки. Теперь… теперь… теперь…
Парикмахера заело. Дальше чем «теперь» идея не продвигалась, застопорилась в мертворожденной фазе.
— Кеша, — привлек внимание Завьялов. — А как ты собирался бомжа на Кипр переправлять?
— Воздушным транспортом, — продолжая бродить, беспечно поделилось тело.
— Бомжа? воздушным транспортом через границу?
— А что…
— А то! У меня паспорта нет! Не знаю как у вас, а у нас еще через границы с паспортами путешествуют!
— Ну ни фига себе-е-е…, - тело оседлало подлокотник дивана и хлопнуло по лбу ладонью: — Позабыл!
Борис набычился:
— А что ты еще п о з а б ы л, экскурсант недоделанный?
Иннокентий обиделся:
