моложе, или старше, но мало. Зато девушек в округе — цветник. И каждой хотелось замуж. В Игнатовке подходящей кандидатуры не нашлось в силу... чудаковатости парня.
— Поясни.
— От природы добряк, — с готовностью ударился в подробности подозреваемый. — Книжный ребёнок. Мир представлял больше по романам и повестям. Читать обожал. К девушкам тоже относился возвышенно, пылинки сдувая. Стихи им ночи напролёт декламировал. За то его многие и сторонились, покручивая пальцем у виска.
— Ну да, непривычно, — согласился боярин. — С деревенскими проще надо, понятнее. Но нежно... А опосля на сеновал?
— Если бы, — поморщился рассказчик. — Туда он не добирался. Боялся разрушить придуманные идеалы. Ограничивался букетиком и чмоком в щёчку на прощанье.
— Дурик, — вырвалось у Антона.
Домовой покосился, но промолчал. Сергей выразился помягче:
— Не от мира сего.
— Подходит, — связанный для удобства подтянул колени к груди. — Таким и прожил жизнь.
— Складно баешь, — начальство одобрительно шевельнуло бородищей. — Про отравительство и позабыли почти. Вертайся к сути.
— Особо рассказывать и нечего. У Охольского имелась дочь. Выросла, вышла замуж за Вячеслава Гашкова. Тоже имела склонность к знахарству и ведьмовству. Я с ней в дружбе жил. Достойная женщина. Интеллигентная, библиотекарем работала. Сын её, Генка, после армии с матерью общался мало. Она его навещала периодически, однако в личную жизнь до поры не лезла. И, вот как-то по её приезду, Генка обнаружился при смерти. Соль с кровью по всему дому попрятана. Нашёптанная... Мать сына выходила, а потом расследование провела. Оказалось, это Жижина Людка, из Рахматово, умертвить пыталась. Сходила к какой-то бабке, та ей инструкцию и выдала.
— С чего бы? — потребовал ясности Фрол Карпович. — По дури аль от обиды?
— Там глупо вышло, — домовой пренебрежительно дёрнул уголком рта. — Несмотря на странный характер парня, собирались уже свадьбу играть, как вдруг её младшая сестра, Зойка, соплюха совсем, завидуя чужому счастью, наплела про Генкины многочисленные измены. Фантазия у девочки оказалась богатая, язык подвешенный — сестра поверила.
— Понятно... Дальше!
— Генка выжил, получил от матери нагоняй и меня в придачу. Я отказывался, не хотел в Игнатовку перебираться, бросать свой привычный дом, но она цепь зачаровала, под крыльцо её к земле пристроила и уехала в слезах.
— Причина?
Ответил Фёдор не сразу. Помолчал, поигрывая желваками и точно определяясь, сколько можно рассказать, а сколько нет.
— Охольский для многих остался плохим. А я от него много хорошего видел.
Настала очередь Фрола Карповича призадуматься. Он хмурил брови, тёр подбородок, но делал это всё молча, без комментариев. Придя к каким-то выводам, буркнул:
— Что я не знаю про твоего Охольского?
— Колдун, знахарь, немного управлял чужим разумом... — начал перечислять задержанный, однако боярин его оборвал:
— Не то! Пошто служишь его семейству, аки цепной пёс?!
— Он кто-то вроде раба, Фрол Карпович, — тихо вмешался Швец, наблюдая за реакцией маленького мужчины.
Тот напрягся, но отрицать или отговариваться не стал.
Шеф кивнул.
— Я так же мыслю. Не по своей воле отравительствовал. Наказ выполнял. Правда?
— Да...
Антон, видя в начальстве понимание, всё так же негромко продолжил:
— Серёга, когда могилу осматривал, заметил проклятый предмет под землёй. Слабенький. Из него и эманации для соли брались. Что там?
Последнее адресовалось Фёдору.
— Ошейник, — нехотя выдавил он. — Хозяин меня перед Первой мировой изловил. В слуги назначил. А чтобы я себя вёл смирно, привязал.
— Каким образом? — незаметно роль задающего вопросы перекочевала к призрачному инспектору.
— Обыкновенным, — грустно усмехнулся домовой. — Отвар из особых трав, жертва, ещё что-то... я не колдун, плохо разбираюсь. Потом мы неожиданно подружились. Хотите верьте, хотите нет, но так случилось. В ночь, перед расстрелом, он меня хотел отпустить, прощенья просил. А я в ответ поклялся семью его беречь. И от предложенного подарка отказался. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно.
— История с Жижиными?
— Чистая правда. Дочка моего хозяина... и друга знала про ошейник. Вот только при всей её интеллигентности, жёсткая была женщина. Когда всплыло о проделках младшенькой и поступке старшей, сгоряча захотела их на тот свет отправить. Генка отстоял... Упросил не обижать. Тогда она взяла с меня слово, что если ещё хоть одна попытка...
— Гашкова что, действительно дважды пытались прикончить? — поразился Сергей, прерывая хранимое до этого молчание.
— Самое смешное, да. Зойка, как подросла, назло сестрице парня начала обхаживать. Позлить хотела. Мол, я твоего бывшего себе заберу. Кокетничала, глазками стреляла, намёки делала. Тот и повёлся, как телёнок... А когда ей надоело, тоже с солью поиграться решила. Ради развлечения, посмотреть, правда сработает или Людка дурью маялась? Заговор где-то узнала... Пришла в дом, рассыпала тайно. Я всё видел и меры тут же принял.
— Такая язва? — неподдельно удивился шеф, и Иванов ответил за домового:
— Та ещё сволочь. Я с ней общался.
Напарник утвердительно качнул головой:
— Редкая жаба. Она и сейчас людям нервы расчёсывает.
Лирическое отступление быстро закончилось под басовитый рокот боярина:
— Что потом?
— Генкина мать об этом узнала. Не от меня, — акцентировал Фёдор. — Зойка сама раззвонила по всей округе. Считала, что забавно пошутила. Пошла к Жижиным, поскандалила, наговорила лишнего. Отец сестёр вызверился, и хотел Генке череп проломить. С топором заявлялся... Младшенькая ему наплела с три короба про то, как бывший Людкин ухажёр её хотел обесчестить в укромном углу и прочую чушь, а тот родной дочери поверил, естественно... Генку спасло только то, что он в район уехал, по делам. Мать разбиралась, она ещё тут гостила. Когда взбешённого родителя выпроводила, меня позвала и потребовала исполнить клятву, данную её отцу. Сгоряча хотела, чтобы я прирезал всех обидчиков. Одно слово, мать...
— Короче.
— Можно и короче, — не стал спорить домовой. — Я не хотел ничьей смерти. Да, дуры, да, нехорошо вышло. Но убивать... Чтобы хоть как-то успокоить разгневанную дочь хозяина, отговорить от мести, согласился, но с условием, что сам выберу место и время. Кое-как убедил.
— И сколько ты им отмерял до исполнения приговора?
— Первоначально? Семьдесят пять лет жития. Правда, умолчал об этом.
— А если бы умерли? До такого возраста ещё дотянуть надо.
— На то и рассчитывал. Генку на север спровадил, вахтовиком, сам тут остался. Надеялся, позабудется. Его мать ещё несколько раз приезжала, но уже
