Владимир Романовский - Валька

Он сел на пол вагона, свесив ноги наружу. Вскоре вагон остановился. Гусев спрыгнул вниз и зашагал вдоль полотна на север, к людям.

***

Кравченко долго молчал, а потом спросил:

– Что за Владик?

– Владик?

– А! Дорошин, Владислав Денисович, – неожиданно сообразил Кравченко. – Да, тоже известная личность. Да, повезло вам, Гусев.

Гусев поднял на него воспаленные глаза.

– Я не то хотел сказать, – смутился Кравченко. – Просто … Землемер не знал о камешках. Их на выставку везли, тайно. Типа, прикрытие. Позапрошлый век, частная коллекция. Официально – на самолете. Какие-то стекляшки действительно самолетом везут, для отвода глаз. Эту коллекцию уже раз пять за последние годы пытались украсть. Вот сегодня мы четверых на вокзале скрутили – что-то они там вынюхивали, именно у последнего вагона. Столько хлопот из-за побрякушек. Там, на станции, – он махнул рукой на север, – ждали, пасли. Худшие ожидания оправдались – пришел поезд без последнего вагона. Ну, железнодорожникам, конечно же, велели молчать, и обратились к нам. Если бы не камешки, здесь была бы полиция, Гусев. Пистолет ваш, Гусев. И наверняка на стакане с водой ваши отпечатки.

Гусев снова на него посмотрел.

– Я не пил воду.

– Нет? Ну, значит, заранее стакан запасли. Три года назад вы из него пили. Стоит на видном месте. Ну и в спальне, конечно же, отпечатки. Поищут – найдут удавку, и на ней тоже небось следы остались.

– А…

– А Землемер едет себе в купе. Ни к чему не причастен. Возможно и вагон забронирован был на ваше имя – надо бы узнать.

– Не надо.

– Не надо так не надо. И ведь не боится, что вы его в скором времени … того…

– Боится.

– Да? Боится, но по другому не мог поступить? Репутация?

Гусев кивнул.

– Что ж, Гусев, – сказал Кравченко. – С полицией будет морока … Мне сейчас позвонят, и после этого я вас подкину до города. Макарыч! Не звонили еще?

***

К семи часам вечера Кравченко был уже дома. Поцеловал дочь, потом жену, и сел с ними ужинать.

– Как день прошел? – спросила жена.

– Нормально прошел, – ответил Кравченко, разрезая бифштекс. – Вина у нас нет?

– Есть, – сказала жена и принесла вино и бокалы.

– Пить вредно, – писклявым голосом заметила дочь.

– Вот и не пей, – наставительно сказал Кравченко. – Жри давай, щепка, пигалица.

– Я ее записала на плавание, – сообщила жена.

Кравченко поставил бокал на стол.

– Нет, – сказал он.

– Что – нет? – не поняла жена.

– Не пойдет она на плавание, – строго сказал Кравченко.

– Почему? – спросила жена, а дочка захныкала. Хныканье не вызвало ожидаемой ею реакции, и тогда она заревела в голос.

– Не пойдет. Запиши ее в кружок какой-нибудь. Рукоделья какого-нибудь.

Жена надула губы, встала, и вышла из кухни. Дочка продолжала реветь. Кравченко встал и направился за женой. Она стояла у окна в гостиной и собиралась закурить. Кравченко развернул ее к себе – пачка сигарет и зажигалка выпали у нее из рук. Он взял ее за лацканы халата, сдавил их, приподнял ее и прислонил к стене.

– Ты поняла, сука? – спросил он тихо. – Ты, сука, поняла или нет? Никакого плавания!

– Ты что, Вить, ты что? – жена хрипела и смотрела на него круглыми глазами.

Он опустил ее на пол, некоторое время постоял перед ней внушительно.

– Никакого плаванья. Поняла? Скажи, что поняла.

Она кивнула и сказала:

– Поняла.

– Все, – сказал Кравченко. – Пойдем, поедим. Очень вкусно у тебя на этот раз получилось. Ты у меня золотая.