Гагик Саркисян - Лошадь смеется

— Ты неисчерпаем, Ваграм!

— В ту же ночь, когда Ника и Вадим Карин прилетели из Прибалтики, то есть они прилетели вечером, а в час или в два, или, может быть, в три часа ночи, в квартире Карина раздался телефонный звонок. Спал Карин или не спал, не знаю. Может быть, он еще читал детектив или слушал магнитофонные записи… Все это не суть важно. Важно, что это случилось ночью. В характере Ники было мыслить и чувствовать неожиданно. Все ординарное она отметала с ходу, и она выбрала самый острый, самый рискованный вариант…

— Алё? Алё? — сказал Карин и повесил трубку на рычаг.

Через минуту раздался звонок в дверь. Карин удивился, но дверь открыл.

— Это я, — сказала Ника, — я пришла… Слушаете музыку по ночам? Сами себя веселите? Идите, слушайте дальше. Я закрою дверь сама. Только поскорее.

Карин пошел в комнату несколько растерянный. Но Ника вела себя так естественно, что растерянность Карина уступала естественности Ники.

— Сейчас будем пировать, — сказала Ника, — вот вам ваш портрет. А это все для кухни.

Она поставила на стол бутылку сухого вина и фрукты… Карин выключил магнитофон.

— Дослушали? — спросила Ника. — На столе все готово.

— Когда вы успели? — спросил Карин, рассматривая портрет.

— Это неважно. Нет времени отвечать. Поставьте его где-нибудь. И потом, не «вы», а «ты». Понятно?

— Понятно, — сказал Карин.

— Ну, вот, — сказала Ника, — времени у нас очень мало. Скоро утро. А мой шеф приходит ровно в десять.

— А кто ваш шеф?

— Начинается, — сказала Ника, — через пять дней я сама о нем забуду. Я ухожу с работы… Садись.

— Как вас зовут?

Ника показала на себя пальцем: Тебя зовут… Ника. И показала пальцем на него:

А тебя зовут… Я пью за тебя… Я тебя люблю. Скажем, так.

— А как со мной?

— С тобой то же самое, только ты этого не знаешь. Но это очень быстро выяснится.

— Хорошо, — сказал Вадим.

— Я думала, у тебя здесь немного иначе. Это все красиво — уют, забота. Ты еще не задохнулся от этого уюта?.. А люстра тебе не мешает спать?

— Нет. Не мешает, — сказал Карин. Ника вошла в комнату и присела на тахту.

— Малиновый цвет — красиво, — сказала Ника. — Сам покупал? Или выбирал?.. Ну, ладно, некогда, иди ко мне… Скоро утро… Ты завтра идешь на работу?

— Во второй половине, — сказал Карин, — к двум часам. — И снова взглянул на портрет. — Ты что, художница?

— Я? Да. Я художник. Я вообще все… Я Ника…

… — Утром Ника сказала: Кофе готов. Я сделала тебе гренки. Вкуснее не бывает.

Они позавтракали. Потом Ника стала расхаживать по квартире…

— Так. Так. Так… Какие у тебя есть инструменты?

— То есть какие инструменты? — спросил Карин.

— Мне нужно срезать эту люстру.

— А что тебе для этого нужно? — спросил Карин.

— Да ножницы. Простые ножницы. Ага, нашла. Иди сюда. Помоги.

Она срезала люстру и положила ее на софу.

— Это твоя комната? — спросила она.

— Да, — сказал Карин.

— А та комната — ее?

— Да, — сказал Карин.

— Ее комнату не будем трогать, — сказала Ника.

Карин посмотрел на часы — уже девять.

— Ну, вот и хорошо, — сказала Ника, — надо позвонить в мебельную скупку.

— Зачем? — спросил Карин.

— Как зачем? Сдать эту софу. Больше на ней никто спать не будет. А если будет, то ни я, ни ты не будем знать — кто.

— А, может быть, не надо?

— Надо.

— Ну, ладно, раз надо, — сказал Карин, — а на чем я буду спать?

— Купишь что-нибудь менее малиновое на вырученные деньги.

Ника полистала справочник, нашла нужный телефон и позвонила в мебельную скупку.

— Алё! Доброе утро. Все пришли на работу?.. А кому из вас нужна малиновая софа? И модерновая люстра?.. Всем? Правильно… Продается за бесценок. Деньги нужны… Вот прямо сейчас нужны… Сию секунду… Улица Лермонтова, дом тридцать три, квартира тридцать три… Через сколько?.. Отлично! Ждем! — и повесила трубку. — Сейчас сюда прибудут скупщики…

Скупщики действительно приехали молниеносно. Трое скупщиков вошли.

— Где ваша софа и люстра?

— Вот. Быстренько забирайте.

— А деньги? Кому платить деньги?

— Карин, получи деньги.

У него в доме Ника заразилась общепринятой формой обращения по фамилии. Так к нему обращалась жена. Ника тут же с брезгливостью почувствовала бациллы расхожей матрицы и стала называть Карина — «любимый»… По цвету ее картин легко установить, что слух у нее тоже был абсолютный…

Пока Карин получал деньги и расписывался в квитанции, двое других скупщиков вынесли софу и люстру. Сунув квитанцию в карман, смеясь, следом за ними вышел и третий скупщик… Ника закрыла за ними дверь.

— Черт возьми, — сказал Карин, когда скупщики унесли софу и люстру.

— Печально?

— Нет, — сказал Карин. — Пустовато…

— Вот здесь, на этих стенах будут висеть картины…

— Какие картины?

— Лучшие в мире, которые создаст Ника… Ночь, звезды, море, солнце, весна, водопады и… землетрясение. Портрет повесишь вот здесь, над изголовьем, но без меня…

— А зачем землетрясение?

— Так надо, — сказала Ника. — Вот твоя визитная карточка.

И возвратила ему листок из его блокнота, на котором еще в самолете Карин написал свой адрес и телефон…

— С ума сойти!.. С ума сойти!.. Все, что угодно я мог предположить, но чтобы такое… Кому могло прийти в голову, что на свете и это бывает. Отдать сто с лишним картин… Но в них была вся ее жизнь… Как?

— В них была вся ее любовь к жизни…

— И ты…

— И я…

— То есть…

— Ага… Мадам не учла принципа избирательности, без которого не может быть искусства… Где бы ни появился художник, все, что вокруг него, он наполняет собой… Но в квартире Кариных предметы оставались обычными, словно художник не прикасался к ним… Квартира Кариных была сама по себе, а картины — сами по себе… Они висели на стенах отрешенно. Они были здесь чужие… Принцип избирательности был нарушен. А там, где этот принцип нарушается, надо искать трагедию…

— Значит, ты уже в квартире Кариных понял, что Карин не может быть художником?

— Да.

— Понял?

— Да. Понял.

— А, следовательно, чтобы выставить эти картины, настоящий художник должен быть мертв?.. Вот в чем твоя подножка с автопортретом…

— Автопортрет Вадима Карина нельзя было принять за автопортрет. Такая самовлюбленность звучала диссонансом среди всех остальных произведений… Но, как портрет — это было превосходное зрелище… Я не сомневался, кто-то увидел Карина влюбленными глазами… Впрочем, как и весь мир, который висел у него в комнате. Художник был феноменально талантлив. Раньше я никогда не встречался с такой манерой письма. Но ни одна из картин не была подписана автором. Так могла поступить только женщина, которая просто отдавала картины своему любимому, как отдавала себя. Она и не думала где-то выставляться. Все это было ей в высшей степени безразлично. Ее беспокоил лишь один зритель. Ее любимый. И только его ей надо было убедить, что она — художница… Что она — Ника! Становилось ясно, что все события должны развиваться вокруг этой женщины. И, конечно, точкой отсчета во всех моих построениях была личность Ники… Оставалось понять, каким образом ежедневно в квартире Кариных появлялись картины одна за другой… Ведь писались они не в его квартире…