Полковник Уизерс улыбнулся и, как-то по-особенному хрустнув пальцами, мягко соединил затянутые в черную ткань ладони. Когда он разнял их, отчетливо сделалось видно, что бумажного квадратика в них не было. Исчез. Растворился. Никогда не существовал.
— Интересная версия, — полковник Уизерс кивнул, то ли Лэйду, то ли беспокойно ворчащему у его ног океану, то ли тонущим во тьме бортовым огням «Мемфиды», — Если хотите, могу обеспечить вас еще полудюжиной не менее забавных, на счет которых вы можете поломать голову на досуге. Например… Например, все это было большой авантюрой, направленной на то, чтобы вытащить на свет Божий Роттердраха, Красного Дракона Нового Бангора. Почему бы и нет, все, как будто, сходится. Требовалось лишь заинтересовать его, подкинуть пару ниточек, направить по нужному пути — и вот уже он сам, забывшись, устремился по следу Уилла, свято полагая его смертельным оружием против самого Левиафана — оружием, заполучить которое надо во что бы то ни стало. Любопытная версия, верно?
Лэйд ощутил, как слюна во рту делается горьковатой и кислой, точно чай из дрянной, не единожды спитой, заварки.
— Это правда?
Полковник Уизерс улыбнулся. В этот раз совершенно точно не Лэйду. Нависающей на небосводе Луне — и та, словно ослепленная его улыбкой, как будто мгновенно сделалась более тусклой, похожей на вытертый серебряный пенни.
— Я же говорю, это одна из возможных версий. Вы и сами могли бы придумать историю не хуже, если бы не были так взвинчены.
Безграничная мощь океана. Даже самые могучие корабли, закованные в сталь дредноуты, в силах лишь теребить его покровы, не в силах проникнуть в его устройство и тайны. Лэйд ощутил себя таким кораблем — старым и дряхлым, отчаянно барахтающимся между волнами, взбивая пену.
— Но какая из них…
— Правдива? — полковник Уизерс приподнял бровь, — Вы это хотели спросить?
— Да.
— Видите ли, мистер Лайвстоун, в том и заключена прелесть Нового Бангора, — произнес он тихо, — Не каждый в силах ее понять. Здесь вещи могут позволить себе быть самими собой. Здесь нет прокрустова ложа условной «правды», в которую вам обязательно их загнать, чтобы осмыслить. Здесь они свободны. Оттого к этому острову так непросто привыкнуть. Честное слово, мистер Лайвстоун. Я сам привык к этому далеко не сразу.
Лэйд растерялся. Он почему-то ощущал себя одураченным, обведенным вокруг пальца, сбитым с толку — как прибрежный ветер, устремившийся в атаку на фигуру в черном, но обнаруживший, что это лишь видимость, фикция, образ, на котором он бессилен пошевелить и волосок. Слова полковника были даже не нарочито расплывчаты или туманны, они были откровенно бессмысленны, но отчего-то именно в бесконечных слоях этой бессмысленности обретали силу.
Я сам привык к этому острову далеко не сразу…
— У вас есть вопросы, мистер Лайвстоун?
Да, подумал Лэйд, у меня миллион вопросов. Но все они завязаны в такой тугой клубок, что едва я пытаюсь высвободить хвост одного, как обнаруживаю себя опутанным, точно бечевкой, со всех сторон.
— Какие последствия будут у всей этой истории?
— Для кого? — осведомился полковник, — Для Уилла? Мне это известно не более, чем вам. Может, в самом деле поступит помощником к нотариусу. Возможно, кстати, для него это не самый плохой вариант. Знаете, людям вроде него, нелегко приходится в жизни. Слишком беспокойная натура, слишком живое воображение… Работа с бумагами, возможно, пошла бы ему на пользу.
Последнюю фразу полковник обронил с непонятной интонацией, немного рассеянно, но Лэйду сейчас было не до того.
— Я не это имел в виду, — резко произнес он, — Что будет со всем миром? И с Лондоном?
Полковник приподнял бровь.
— А что с ним должно быть, позвольте спросить?
Лэйд беспомощно развел руками, точно пытаясь подсознательно нащупать нужное слово. Но, конечно, ничего вокруг себя не нащупал. Опускавшаяся на остров ночь, превратившая Новый Бангор в темную, испещренную огнями газовых фонарей, громаду, сама по себе была такой же бесплотной, как чары Левиафана.
— Вы знаете, что я имею в виду. Уилл пробыл месяц в Новом Бангоре и теперь возвращается. На его подошвах пыль Нового Бангора, острова, который никогда не существовал в реальном мире. Как это скажется на… Лондоне? На нем самом, в конце концов? Ведь могут быть последствия…
— Последствия? — полковник Уизерс недоуменно приподнял бровь, — Что вы имеете в виду под последствиями?
Лэйд нахмурился. Он слишком устал, чтобы искать подходящие обороты. Кроме того, ему чудилось, что полковник Уизерс воспринимает все сказанное по-своему, на какой-то специальной волне, на которой не имеют значения ни изящные формулировки, ни сложные метафоры.
— Уилл контактировал с Ним и с Его творениями, — только и сказал он, — Жил в Его мире. Это несомненно оставило в нем след, не могло не оставить. Обычный человек, скорее всего, просто повредился бы в уме, но Уилл… он…
Полковник Уизерс улыбнулся.
— Он странно устроен, это верно. Но если вы переживаете из-за последствий, то напрасно. Никаких последствий не будет.
— Но…
— Обещаю вам, не будет. Это маленькое путешествие никак не скажется — ни на нем, ни на окружающем его мире. У мира есть много предохранительных механизмов, мистер Лайвстоун, куда больше, чем мы представляем.
— Все то, что он узнал здесь…
— Ничего не переменит в его судьбе, — мягко перебил его полковник, — Поверьте мне на слово. Наш Уилл вернется из своего морского круиза и примется за привычное дело. До конца своих дней будет штамповать безвкусные гравюры с изображением церквей, разбавляя их аляповатыми иллюстрациями к «Божественной комедии», пока не умрет в безвестности через полсотни лет. На его могиле между датами жизни и смерти да, быть может, пары утешительных строк из Святого Писания от скорбящих отпрысков, не найдется места для короткой строки «Человек, побывавший в Новом Бангоре».
— Но ведь он сам будет помнить! Он…
Полковник покачал головой.
— Не будет. Сейчас, когда он стоит на палубе «Мемфиды», его воспоминания ярки и тревожны, но с каждый часом, проведенным вдали от Нового Бангора, они будут тускнеть, пока не пропадут вовсе, оказавшись там, где оказываются позабытые сновидения и оторванные пуговицы.
— Он забудет? — недоверчиво спросил Лэйд, — Забудет обо всем, что здесь видел?
— Быть может, в его подсознании останутся какие-то полувидимые шрамы, которые обычно оставляет под кожей игла татуировщика, шрамы, что наполняются кровью в короткие мгновенья душевных волнений. Океан огромен, мистер Лайвстоун. Уроните в него камень — по поверхности пойдут круги, но уже через минуту вы не увидите на водной глади даже следа от них. Мир всегда возвращается к своей изначальной форме, даже если в него вплетается что-то, что отчаянно тщиться ему противоречить. Всегда возвращается. А маленькая мошка, даже прикоснувшись к Его тени, все равно останется маленькой мошкой, не в силах поколебать законы мироздания. Так уж все устроено.
— Но…
Он хотел возразить, заранее зная, что не найдет нужных слов, а само возражение бессмысленно.
— Возможно, и мы с вами тоже его забудем, мистер Лайвстоун, — полковник Уизерс сложил руки за спиной, наблюдая за катящимися к берегу волнами, — Ничуть этому не удивлюсь. Знаете, у меня такое ощущение, будто некоторые детали уже сделались смутными, как бы полупрозрачными. Забавно, я даже не могу вспомнить его фамилию. Блэк? Блэйн? Забавное дело, и верно забыл… Впрочем, возможно, это из-за работы. Отчаянно много работы в Канцелярии, мистер Лайвстоун, редко когда можно выкроить минутку, чтоб полюбоваться океаном.
Океан в ответ что-то добродушно проворчал полковнику Уизерсу. В его темно-зеленой толще, напоминающей полупрозрачный дымчатый изумруд, пронизанный белыми прожилками, Лэйд разглядел распластанные бумажные листки, которые волны методично били о камень.
Он не почувствовал злости, он почувствовал усталость. Рокот океана вдруг показался ему фальшивым и неестественным. Точно и не было дыхание исполинского существа, храпящего в своем каменном, тысячелетиями выдолбленном ложе, а был только равномерный хрип жестяных труб за сценой, сбивчивый и неритмичный. Лэйд бросил взгляд в ту сторону, в которую ушла «Мемфида», но, конечно, ничего не обнаружил, даже свечения бортовых огней. Лишь мягко перекатывающиеся волны.