Он говорил что-то еще, но Станислав Гагарин не слушал уже его. Внимание писателя было приковано к левому флангу длинного строя, от которого гнали толчками в спину показавшегося знакомым ему человека, гнали к зловеще торчавшему на Красной Площади синему икарусу.
Станислав Гагарин внимательно всмотрелся в исхудалое лицо обреченного мученика, на его обвисшие щеки, разорванную на груди белую рубаху без привычного галстука, пиджака на будущей жертве особого порока диктаторши не было. Сочинитель с щемящим сердцем почувствовал сострадание к бедняге, проводил взглядом страдальца, загнанного пинками в чрево икаруса, и всякие сомнения оставили его.
Он узнал этого человека, бывшего Президента Страны Советов.
LXVII. РАССТРЕЛ У КРЕМЛЕВСКОЙ СТЕНЫ
— Мне известно, — сказал Иосиф Виссарионович, — что вы, мягко говоря, недолюбливаете товарищей по литературному цеху, и даже пренебрежительно относитесь к интеллигенции вообще, а к творческой особливо. Что-нибудь знаете о ее роли в формировании самых отрицательных факторов сталинизма или это у вас интуитивное, понимаешь?..
— Как вам сказать…
Станислав Гагарин сделал паузу, задумался. Не то, чтобы вопрос вождя застал его врасплох, он сам думал о собственном отношении к интеллигенции денно, как говорится, и нощно, и себя к данной породе сограждан давно уже не относил. Кажется, сочинитель и в младые годы не причислял себя к амбициозной и истеричной прослойке. Писатель не сегодня понял, что поскольку нынешняя интеллигенция суть понятие многомиллионное, она вовсе неоднородна и в массе изначально порочна.
— Ваш пресловутый Союз писателей — типичная совокупность бездарных, тщеславных, понимаешь, и алчных особей, — сказал вождь. — Надо же — на одну Москву две тысячи членов! Дивизия невежественных посредственностей с непомерными заявками.
— Этот союз членов ваш Иосиф Виссарионович, — отпасовал литератор. — По указке вождя и созданный…
— Верно, — согласился товарищ Сталин. — Иначе бы братья-письменники друг другу мошонки бы, понимаешь, поотгрызали. Пролеткульты, лефы, ничевоки, имажинисты, литературные филоэксгибиционисты и прочие онанисты. Как можно было серьезную, идеологическую, понимаешь, работу пускать на самотек?!
Конечно, внутри интеллигенции, в том числе и литературной, наличествует крохотная, понимаешь, часть, где счет вовсе не на миллионы. Эта часть — гений, сократовский даймоний, истинный интеллект общества, разумная элита, сливки народа. Эти сливки и питают остальную, понимаешь, массу, позволяют Державе существовать.
Но якобы образованная толпа, тьма так называемых интеллигентов изо всех сил скрывает подлинную суть и ценность горстки светлых людей, ибо беспощадно третирует малочисленную, понимаешь, горстку, интеллектуальную верхушку, беззастенчиво кормится за ее счет.
А роль интеллигентной массы в организации кровавых репрессий, носящих с легкой руки «Мемориала» имя товарища Сталина?
Вы ужаснетесь, когда узнаете процент осведомителей, палачей, тюремщиков из так называемой, понимаешь, интеллигенции, пресловутой, понимаешь, писательской общественности и сравните его с единицами в среде рабочих и крестьян. Про аристократию я уже не говорю.
А роль защитников тоталитаризма и тирании? Кто изначально, понимаешь, взял ее на себя?
Хотите на память назову десятки ваших коллег, стучавших на товарищей по цеху?
— Увы, — вздохнул Станислав Гагарин. — Кое-кого я и сам знаю… Значит, не случайно никогда не причислял себя к интеллигентам, неосознанно противился этому.
— В вашем роду и нет ни одного представителя ничтожного племени, — заметил Иосиф Виссарионович. — Уж мыто знали, с кем нам предстоит работать. У Зодчих Мира тоже имеется сектор зэт.
Вождь усмехнулся, а председатель «Отечества», в этот раз не спросил «откуда вы знаете про особый сектор», привык к тому, что товарищу Сталину известно все.
— Если вы читали мои работы, — продолжал вождь, — то запомнили, как любил цитировать русских, понимаешь, классиков товарищ Сталин. Но сейчас почти неоткуда брать крылатые фразы. Сочинитель нынешний изрядно, понимаешь, помельчал. В литературе лидируют не филологи, а штурманы дальнего плавания, профессоры математики и логики. О вас я не говорю, ибо вы обязаны написать об этом в романе, но по скромности не сделаете этого. А Игоря Шафаревича и Александра, понимаешь, Зиновьева держите у изголовья заместо Библии.
Кстати, у последнего есть замечательные слова:
«Русский народ уже получил свое будущее. И потому он равнодушен к будущему. Он уже имеет собственную историческую, понимаешь, ориентацию. Лишь катастрофа может изменить ее. И вообще, судьба русского народа не есть проблема русская. Это проблема тех, кто боится того, что русский народ проявит скрытые силы и будет сражаться за достойное его масштабам, понимаешь, место в истории человечества».
Подписываетесь, понимаешь, под этим?
— Безусловно! — воскликнул сочинитель.
Это был их последний разговор перед тем, как поехать в Крылатское созерцать грандиозный спектакль, в котором актеры, специалисты по реквизиту и шумовым эффектам не подозревали: их подлинным режиссером был и остается товарищ Сталин.
…Взяли его неподалеку от знаменитого села Перхушково.
Скитаясь по родному Подмосковью и пытаясь в одиночестве размять ситуацию, в плену которой Станислав Гагарин оказался, писатель часто обращался к товарищу Сталину, звал его, усилием воли пытался наладить телепатическую связь, но зов бедняги оставался безответным.
Товарищ Сталин не откликался.
Лишь однажды почудилось сочинителю, будто возникла в сознании фраза, произнесенная голосом Иосифа Виссарионовича. Фраза была неразборчива, слова стерты, и смысл их терялся. Скорее интуитивно, нежели информативно, ибо знаковые ориентиры были расплывчаты, писатель понял: речь шла о князе Святославе.
То ли это был некий намек, то ли руководство к действию, либо Станислав Гагарин попросту галлюцинировал, обалдев от одиночества и невозможности сообразить, что произошло, но упоминание о Святославе, любимом древне-русском герое писателя, выудило из прошлого забытую уже беседу с вождем.
— Помните сочинение Нестора «Повесть временных лет», где говорится о славных, понимаешь, деяниях Святослава Игоревича? — спросил однажды товарищ Сталин. — Впервые прочитал сии строки еще в Гори, когда учился в школе… На всю жизнь запомнил, как в лети шесть тысяч четыреста семьдесят второе князь Святослав «…възрастъшю и възмужавшю, нача вои совкупляти многи и хоабры, и легъко ходя, аки пардус, войны многи творяще…»
