Я подумал секунду.
— В общем, как всегда, если не считать, что очень торопился. Он говорил, что завален работой. А так ничего особенного.
— И никаких намеков на то, что случилось несколько часов спустя?
— Ни малейшего! Утром я был удивлен не меньше вас, хотя миссис Грир и звонила мне поздно ночью, чтобы узнать, не задержался ли ее муж в Белом доме. Тогда я не придал этому звонку значения. А о том, как я реагировал сегодня, можете спросить Дэйва Полика. Он позвонил мне в семь утра.
Наступила пауза, затем Полик сказал:
— Джин, этот завтрак делает всю историю еще загадочнее. Вы и Лумис совещались о чем-то с Гриром в день исчезновения, но вы не хотите говорить, о чем именно. Почему?
— Дэйв, в этом нет ничего загадочного. Уверен, что Грир разговаривал вчера с десятками людей на самые разные темы.
Вопросы сыпались еще минут пять, и все это время Джилл стояла, прислонившись спиной к двери, как жрица-хранительница нашего пресс-очага. Недовольные, раздраженные голоса жужжали, как стая москитов. Обращались ли мы в ФБР? Нет, потому что не зафиксировано нарушения федеральных законов. Звонила ли миссис Роудбуш миссис Грир? Да. О чем президент советовался с Гриром в последнее время? О вопросах общей политики. Бывал ли Грир когда-нибудь у психиатра? Не знаю, но думаю, что вопрос неуместен. Что вы скажете о ботинках для гольфа, которые Грир не надел? Обычная история: я и сам не раз тренировался не переобуваясь. Были ли звонки в Белый дом? Да. По большей части идиотские. Однако секретная служба записала все и передала записи полиции. Что я думаю об этом исчезновении?
— Ему платят не за то, чтобы он думал, — бросил Полик.
— А эта шутка означает, что вам больше не о чем спрашивать, — сказал я. — Благодарю вас, Дэйв.
— Это мы благодарим вас, мистер Каллиган.
Джилл с прелестной улыбкой открыла дверь. Все стадо ринулось в коридор. Среди этой толчеи Джилл с ее розовыми губами и бледной кожей казалась фарфорово-хрупкой. Она закрыла дверь и повернулась ко мне.
— Я уже говорила сегодня, что люблю тебя?
— Ну, совсем как моя младшая сестренка! (И почему только она работает в моем бюро?) И вообще сейчас для таких разговоров не время.
— Значит, поговорим об этом вечером. У Баттер сегодня свидание. Согласен?
— Согласен.
Я смотрел, как она усаживается в свое вращающееся кресло лицом к телефону. Замигала первая лампочка. «Пресса», — проговорила она. Голос ее еле пробивался из-под водопада золотистых волос. «Ей здесь совсем не место, — подумал я. — Нечего ей здесь делать».
Зуммер моего зеленого телефона, связанного прямой линией с кабинетом президента, настойчиво, басисто зажужжал. Когда я снял трубку, раздался голос Грейс Лаллей:
— Артур Ингрем ждет. Президент сказал, что хотел бы видеть вас, если вы уже отделались от журналистов.
Я повернулся к Джилл.
— Буду у президента. На все звонки, связанные с Гриром, отвечай официальным заявлением. Договорились?
Артур Ингрем уже сидел в овальном кабинете, когда я вошел. Он кивнул, как мне показалось, довольно сухо. Директор ЦРУ не любил, когда люди вроде меня присутствовали на совещаниях, где обсуждались дела разведывательного управления. Я был наполовину своим, так как работал у президента, а в то же время наполовину чужим из-за моих связей с прессой. И хотя моя благонадежность не вызывала сомнений, Ингрем считал меня опасным, не то что он меня боялся, просто я был ему неприятен. Он сидел, напряженно выпрямившись, возле президентского стола. Разведчик № 1 был, как всегда, безукоризнен: на брюках острые складки, туфли начищены до блеска. Ингрем держал в руках очки без оправы так, что большие и указательные пальцы обхватывали их симметричными ромбами. Узкое загорелое лицо было уверенным и строгим, словно он сидел у себя в ЦРУ, а мы с президентом явились к нему с докладом. Ингрем был осторожный, ловкий и холодный человек, хотя и умел прятать свою холодность под маской добродушия. Он подозревал всех и вся то ли от природной недоверчивости, то ли по профессиональной привычке. Короче, он был прямой противоположностью искреннему, великодушному и горячему Роудбушу. Вероятно, поэтому в присутствии Ингрема я всегда держался настороже.
Президент сидел, откинувшись на спинку кресла, скрестив большие руки на животе. Очки его были подняты надо лбом и блестели в седой шевелюре. Он улыбнулся мне, но улыбка сразу погасла. Я почувствовал напряженность обстановки.
— Садитесь, Джин, — сказал президент. — Я только что говорил Артуру, что хотел бы обсудить работу управления. Меня интересуют связи ЦРУ с учеными. Прошу вас обрисовать эту проблему, как вы сделали это вчера.
— Слушаюсь, сэр, — сказал я. — Вчера после полудня я и Мигель Лумис, сын председателя корпорации «Учебных микрофильмов», встретились со Стивом и…
— Стив? — переспросил Ингрем. Тонкие брови его поднялись.
— Стивен Грир.
— О! — протянул Ингрем.
Он ухитрился вложить в свое восклицание некий осуждающий смысл, словно человек, исчезнувший этой ночью, не заслуживал внимания. Я удивился: мне показалось, что как раз перед моим приходом Ингрем с сочувствием расспрашивал президента о Грире. Во всяком случае, имя-то его он вряд ли мог забыть.
Я точно передал рассказ и специально для Ингрема добавил несколько слов о политическом весе отца Мигеля Барни Лумиса. Последнее, вероятно, было излишним, потому что Ингрем следил за всеми политическими комбинациями не менее внимательно, чем мы в Белом доме.
Когда я закончил, Ингрем отвел от меня взгляд и вопросительно посмотрел в глаза президента. Роудбуш небрежно раскачивался в кресле. Ингрем сидел, напряженно выпрямившись.
— Итак, что вы скажете об этом, Артур? — любезно спросил президент.
— За исключением второстепенных деталей, — сказал Ингрем, — все пока что соответствует действительности. Прошлой осенью мы начали привлекать молодых ученых-атомников к участию в нашей работе и используем «Поощрительный фонд» для их финансирования.
— Понимаю, — сказал президент. — Наверное, эта операция получила у вас в управлении кодовое название?
— Да, — ответил Ингрем и слегка покраснел. — Операция «Мухоловка».
Мне было понятно его смущение. И ЦРУ и Пентагон обладали особым даром придумывать для своих секретных операций самые игривые названия. Чем непригляднее цель, тем невиннее этикетка. Ей-богу, трудно было представить хохлатую мухоловку, распевающую на березе свою весеннюю песенку, в то время как молодые физики собираются под сенью ветвей и вступают в заговор с разведкой.
— А почему меня об этом не информировали? — спросил президент.
