Фон Люфтенхаймер успел сделать вперед еще один шаг, когда Адельхайда рывком развернулась, не поднимаясь со стула, выдернула из волос длиннозубый гребень, удерживающий ее столь не приличествующее вдове легкое покрывало, и коротким резким движением обеими руками всадила посеребренные острия туда, куда могла дотянуться сидя — в защищенный лишь камзолом бок рыцаря.
— Ах, дерьмо! — сдавленно выкрикнул Буркхард, и Курт бросился вперед, успев перехватить руку императорского приближенного, занесенную для ответного удара, и повалив его на пол.
— Он пытался схватиться за кинжал, — пояснила Адельхайда, когда ворвавшиеся в комнату инквизиторы бесцеремонно и почти грубо сдернули ее со стула, оттащив от образовавшейся на полу свалки. — А ему было велено не делать резких движений.
— Дура! — выкрикнул Буркхард озлобленно, отшвырнув ее в сторону. — В амазонку играть вздумали?! А если бы этот кинжал он всадил в вас?!
— Если бы вы меня знали, майстер инквизитор, — оскорбленно отозвалась Адельхайда, — не задавали бы таких вопросов. Мой отец сызмальства учил меня защищать себя, и я…
— …только что отправила на тот свет единственного сообщника! — рявкнул инквизитор свирепо, и Курт повысил голос, чтобы перекричать обоих:
— Он жив!
Тишина — неполная, хрупкая, дрожащая — возвратилась внезапно; в тишине был слышен булькающий хрип в груди фон Люфтенхаймера, шарканье по полу его подошв, которыми он пытался упереться, чтобы подняться и сбросить с себя пленителей, держащих его за руки, и тяжелое дыхание инквизитора первого ранга Блока, который вместе с Куртом удерживал руки рыцаря прижатыми к полу…
— Пока жив, — повторил Курт, бросив беглый взгляд на засевший в боку гребень. — Но это ненадолго… И — что вы там говорили об оставшемся ему получасе, госпожа фон Рихтхофен?
— Он отравил себя, — пояснила Адельхайда, не пытаясь приблизиться и даже отступив назад, где у порога, не решаясь войти, замер Император. — Я вынудила его сознаться в предательстве Его Величества, и Рупрехт принял яд.
— Теперь вы ничего не узнаете, — хрипло выговорил фон Люфтенхаймер, вдруг перестав вырываться, и расслабился, лежа на полу и глядя на держащих его с болезненной улыбкой. — Вам ничего не узнать, никого не найти, ничего не предотвратить. И этой ночью Прагу не спасет ничто — ни языческие боги, ни христианские молитвы. Вы проиграли. Империя будет лежать в руинах. А душа моей сестры успокоится.
— Сдается мне, он еще и пьян, — тихо заметил Блок, потянув носом воздух; Курт ему не ответил, молча глядя в бледнеющее лицо фон Люфтенхаймера еще мгновение и прогоняя в голове все то, что узнал, услышал, увидел…
— Выйдите, — велел он, наконец. — Бруно, ты тоже. Все. Кроме госпожи фон Рихтхофен, она мне потребуется.
В ответ не раздалось ни звука и ни движения, и Курт повысил голос:
— Буркхард, давайте не будем меряться полномочиями, просто сделайте, как я сказал!
Тот промедлил еще мгновение и наконец кивнул сослуживцу в сторону двери.
— Надеюсь, вы знаете, что делаете, — пожал плечами Блок и, выдернув из ножен фон Люфтенхаймера его кинжал, поднялся. — Если что — мы рядом.
— И что же вы собрались со мною делать, майстер Гессе? — криво ухмыльнулся рыцарь, когда Адельхайда, закрыв за ушедшими дверь, медленно приблизилась. — Собираетесь выбить из меня имена моих сообщников?
— Имя главного из них и без того известно, — тихо произнесла Адельхайда и пояснила, когда Курт вопросительно обернулся к ней: — Каспар. Он здесь, в Праге. Все произошедшее — его рук дело.
— Каспар… — повторил Курт, глядя в лицо лежащего на полу человека и видя в глазах его лишь обреченное, злое торжество. — И ты, наивный мальчишка, решил, что отомстить за смерть своей сестры можно с помощью ее же убийцы?
Взгляд фон Люфтенхаймера потемнел, едва не погасив усмешку.
— Не пытайся со мной играть, — выговорил рыцарь с усилием. — Все твои уловки я знаю наперед.
— А никаких уловок не нужно, — равнодушно пожал плечами Курт. — Лишь правда. Ты затеял все это, чтобы свести счеты с теми, кто имел отношение к смерти твоей сестры, как я понимаю? Так вот, одного человека ты в свой перечень не внес; вместо этого ты исполнял его приказы. Душа твоей бедной сестры сейчас, наверное, беснуется, видя столь непроходимую туполобость. Впрочем, что с вас, рыцарей, взять…
— Просто уловка, — повторил фон Люфтенхаймер уверенно, но нельзя было не увидеть, как в глазах, на самом дне, уже ожило и заплескалось сомнение…
— Можно и так сказать, — кивнул Курт. — Ибо хрен бы ты от меня это услышал, если бы мне не нужно было услышать что-то от тебя. Меняемся? Я открою тебе две тайны, касающиеся смерти Хелены, которые тебе неизвестны: кто на самом деле виноват в случившемся с ней и как на самом деле она умерла… Даже не так: я докажу это. А ты в ответ — только одно: где я могу найти тех, кто затеял все это. Их обиталище в Праге. По-моему, честно, нет? Я даже переплачиваю.
— Виноват во всем ты, и умерла она, потому что ее убили твои сослужители!
— А вот и нет, Рупрехт. Наши ее не убивали. Мне это известно доподлинно, ранг позволяет знать и не такие тайны. Так вот я — знаю. А ты — нет. Если хочешь узнать это хотя бы перед смертью — принимай мое предложение.
Фон Люфтенхаймер лежал неподвижно еще мгновение, пристально глядя в его глаза и пытаясь увидеть что-то, разгадать, понять…
— Поклянись, — произнес рыцарь наконец. — Поклянись, что говоришь правду, на Знаке. Он равноценен распятию; так поклянись на нем, что Каспар замешан в смерти Хелены и что это не вы убили ее.
Курт, помедлив, приподнял Сигнум за цепочку, положив его на ладонь, и Адельхайда, опустившись коленями на пол рядом с ним, перехватила его руку.
— Не надо, — попросила она тихо. — Это уже слишком. Даже для тебя.
— Нет, — возразил Курт. — Не слишком. Потому что — клянусь — это правда. Правда то, что Каспар приложил руку к ее гибели, и правда то, что никто из служителей Конгрегации или по приказу служителя Конгрегации не убивал ее.
Фон Люфтенхаймер зло застонал, зажмурившись, и Курт усмехнулся:
— Каспар — мастер ловить на пустые удочки простаков вроде тебя или меня когда-то…
— Говори, — оборвал рыцарь, вновь вперив в своего мучителя горящий бешенством взгляд. — Говори ты первый!
— Хорошо, — пожал плечами Курт. — Он ведь наверняка сказал тебе, кто затеял всю ту историю в Ульме? Говорил, что его зовут Мельхиор, что это старик, который вечно портит любое дело, за которое берется? Что именно он подставил под удар Конгрегации ульмского стрига, твоего отца и Хелену заодно?.. Вижу, сказал. Так вот, он сказал не всё. То дело так и осталось бы нераскрытым, я никогда не понял бы, кто за всем стоит, никогда не попал бы в замок твоего отца, не убил бы захвативших его стригов, не пленил бы твою сестру, и она не оказалась бы в наших застенках, если бы не Каспар. Мельхиор знал, чего от меня можно ожидать, и он тогда подослал ко мне убийц. Хороших, опытных. От меня бы мокрого места не осталось. Но Каспар… Понимаешь, он немного не в себе. Думаю, ты это заметил, общаясь с ним. Так вот, у него есть навязчивая идея, что убить меня должен только он, причем не когда вздумается, а лишь когда я буду, по его мнению, наиболее серьезным противником. В те годы, как он полагал, я таковым не являлся. И вот Каспар убил моих убийц, чтобы они не прерывали моего жизненного пути и не лишали его удовольствия разобраться со мною лично. То, что из-за этого погибли все вышеперечисленные (да-да, включая Хелену), было, по его мнению, мелочью, а заодно послужило для меня неоценимым опытом, что позволило мне подняться на ступеньку выше в его глазах… Так-то, Рупрехт, — притворно вздохнул Курт и, глядя во все более темнеющее лицо рыцаря, кивнул: — Я вижу, тебе не приходит в голову сказать, что я лгу. Похоже, ты и впрямь общался с ним достаточно долго для того, чтобы понять: это правда. А теперь — твоя очередь. Где я могу найти его? Где он прячется? В конце концов, если ты и вправду желаешь мести, это хорошая возможность покарать одного из главных виновников. Пусть и руками другого.
