Даже невозмутимый Ал был несколько шокирован таким высказыванием и резонно заметил:
— У тебя даже в официальном анамнезе не содержится мания величия…
— А тут вообще не про меня — я этого человека, — Сергеич собрал бумаги в папку и передал её Прокопени, — не знаю. Но персонаж — колоритный. Может ты, Доктор, по своей прошлой жизни с ним и сталкивался — просмотри.
Игорь Николаевич со вздохом заглянул в бумаги — ему не терпелось посмотреть фотографии и определить кто есть кто снимках сделанных у гостиницы. Однако чтение оказалось неожиданно увлекательным, а факты действительно достойными того, что бы их увековечил какой-нибудь маститый режиссер. Содержимое папки с завязками повествовало об удивительных приключениях некоего сотрудника КГБ. В отличие от своего коллеги из популярного в детстве Прокопени фильма, который менял города и имена, это человек решился на более радикальную метаморфозу и сменил пол. Ловкий шантажист, снайпер и полиглот, аналитик, специалист по регионам Юго-Восточной Азии и Латинской Америки, знаток изящных искусств и профессиональный альпинист, он растворился в суматохе начала девяностых как дым из восточной курительницы для благовоний, оставив потомкам в память о своих подвигах лишь тоненькую папку официальных документов, написанных сухим казенным языком.
— Увы и ах, — огорчился Прокопеня, закончив просматривать бумаги, — не припомню, что бы этот лихой молодой человек входил в круг моих знакомых… Может это Ван Нотен папки перепутал, и мне, вместо папки с делом Головатина, случайно отдал эту?
— В мире нет ничего случайного, — Сергеич был убежденным фаталистом, — И вообще, не много ли Звягину чести — что бы гонять уважаемого сотрудника Интерпола как мальчика на посылках?
— Да, действительно — он сотрудник Интерпола, — Ал щелкал по клавиатуре ноутбука сличая старые и новые фотографии и просматривая ответы на свои запросы, — А этот неприятный тип с бородкой а-ля Солженицын…
— Который был на моем семинаре? — уточнил Игорь Николаевич.
— Да, именно он. В прошлом служил в военной разведке СССР, в какой именно должности или отделе не уточняется, — продолжал Ал, — Специалист по связям с международными организациями из ФСБ, занимал весьма высокий пост…
— А теперь что — разжаловали за большие успехи? — с ироничной усмешкой поинтересовался Сергеич.
— А разве Кастаньеда тебе не доложил? Его застрелили — сегодня днем, у гостиницы «Зорька», через пару часов после официального обыска, мы вон — целую пленку отщелкали, наблюдая это печальное событие, — Прокопеня был удивлен, да и Ал тоже — хотя и сохранил невозмутимость, но с несвойственной для него суетливостью передал Головатину пачку фотографий. Возвращаясь с места событий, Ал и Прокопеня заехали и отпечатали снимки в какой-то захудалой будочке Фуджи — ведь, в сущности, содержание пленки не было подозрительным — просто группа мужчин на фоне машин и местной гостиницы.
Сергеич глубоко вздохнул, едва коснувшись снимков, и даже не взглянул на них. Его спина выпрямилась, огромные голубые глаза стали совершенно хрустальными, и казалось, обратились куда-то вовнутрь, в необозримые глубины микрокосма. Там он просматривал недавние события в обратной последовательности.
— Сан Саныч просто не знает об этом, ему решили не говорить, он занят чем то срочным… Ну и местечко, одни жабы чего стоят, а холодильник, а эта грязная тряпка, а песок, а эта тушка на полу, кровь на погонах, на стене, Сергеич неожиданно перестал перечислять и вывалившись из внутреннего мира в суровую реальность недоуменно хлопал глазами удивляясь то ли своему возвращению, то ли тому, что увидел.
Эту своеобразную медитацию прервал стремительно ворвавшийся Кастаньеда, он без комментариев взял со стола большую фарфоровую чашку, выплеснул то, что в ней было прямо на пол, наполнил коньяком из откупоренной бутылки, которую держал в руках, залпом выпил, сел на стул, ослабил узел галстука, тяжело вздохнул и тихо безнадежно сказал:
— Сереж, решил я уходить. В суд пойду, или хоть в охрану какую…
— Что так? — Прокопеня в тайне злорадствовал в надежде, что неуемная страсть Сан Саныча к интригам привела, наконец, к суровой взбучке от начальства.
— Я просто не понимаю, что происходит в моей жизни вот и все…
— А ты сам видел его? — спросил Сергеич.
— Да, но уже только тело. Хотя застрелился он при трех очевидцах…
Ал и Игорь Николаевич недоуменно переглянулись.
— Звягин застрелился, — сказал, адресуясь к ним, Кастаньеда, и уточнил, попросил у одного из замов пистолет — дай де взгляну, в каком состоянии оружие держите. Взял, обойму проверил, приставил к виску и все… Бессмысленно как-то… Приедет комиссия из министерства юстиции, и из нашего ведомства тоже — расследовать факт несчастного случая… Хотя какой же это несчастный случай — он ведь знал что пистолет заряжен?
Головатин выглядел скорее раздосадованным, чем удивленным:
— Это Монаков! Все — я остался без депутата! И заменить его практически не кем — я — невменяемый, пацаны — через одного — судимые, Ал — иностранный подданный. Ты Саня — госслужащий, считай судья…
Приосанившийся Сан Саныч беззлобно указал пальцем на Прокопеню:
— Доктор подходящий — он и гражданин, и вменяемый и не судимый и биография достойная! Если быстро бумаги собрать, то успеем за пару дней зарегистрировать его в избирательной комиссии вместо Монакова.
— А чем Монаков перестал вас устраивать, — Прокопеня не спешил входить в образ народного избранника, совершенно утратил нить повествования и для восстановления логического мышления тоже выпил коньяка из фарфоровой чашки.
Ал расставил точки над «и» с присущим ему суховатым скепсисом:
— Ты, Сергей, хочешь сказать, что тело, пострадавшее от напалма, которое мы осматривали утром в офисе этой Дарьи, принадлежало Звягину, а лицо, которое публично покончило с собой — являлось Монаковым?
— Да — именно так. Но фактически мы имеем, то, что имеем. Труп, который официально не будет опознан и Звягина, который официально погиб в результате несчастного случая.
— Все правильно ты говоришь, — согласился грустный Кастаньеда, — то первое тело, спецура забрала из морга, даже вскрытие запретили здесь проводить, а по делу Звягина будут работать ведомственные комиссии — я уверен, их вывод будет именно таким, как сказал Сергеич — смерть в результате неосторожного обращения с оружием.
— А насчет Доктора, ты, Сан Саныч прав — из него как раз очень даже замечательный депутат получится! Прямо народный герой! — воодушевился Сергеич.
