— Сожги кости!
Впереди мелькнула тень, и Курт выстрелил снова, не замедляя шага; стрела унеслась в ночь, вновь миновав свою цель, и он рванул быстрее, перепрыгивая через каменные плиты и на бегу нащупывая последний, как оказалось, болт. Каспар возник впереди, близко, так близко, что еще чуть — и можно было бы разглядеть его лицо, если остановиться, и Курт притормозил, вскинув арбалет обеими руками, задержав дыхание и спустив тетиву…
— Зараза… — пробормотал он тоскливо, когда противник вновь отшатнулся в сторону, и сквозь грохот копыт Дикой Охоты донесся звон и скрежет наконечника, врезавшегося в одно из надгробий.
Он остался стоять, опустив арбалет и глядя на Каспара, тоже замершего на месте в паре десятков шагов напротив. Несколько мгновений протекли в неподвижности; наконец Курт медленно, не отрывая взгляда от противника, сложил и убрал в чехол арбалет, сделав опасливый, короткий шаг вперед. Каспар тоже шагнул навстречу ему из темноты, и стало видно, что в руке у него короткий тесак, похожий на те, что так любит Бруно, тяжелый и широкий. Курт медленно вытянул из ножен меч, осторожно и неторопливо двинувшись вперед; Каспар больше не приближался, но и не делал попыток скрыться, и с каждым шагом все четче вырисовывалось его лицо — знакомое каждой чертой…
— Занятное место для встречи, — произнес тот внезапно, и Курт вздрогнул, остановившись и невольно сильней сжав рукоять. — Мне это виделось совсем иначе… Ты полагаешь, что готов? И время пришло?
— Я не намерен играть в игры твоей больной фантазии, — отозвался Курт, всеми силами следя за тем, чтобы не дрогнул голос. — Ты хотел со мной драки? Хотел решения судеб мира? Сдается мне, самое место и время для этого.
— Совсем повзрослел, — отметил Каспар с такой отеческой теплотой в голосе, что он с отвращением покривился. — Но все ж еще не готов. Это будет просто убийство… Странно. Я был уверен, что видел будущее ясно.
— Не слишком много о себе мнишь? — усмехнулся Курт, сделав еще один маленький шаг навстречу; Каспар пожал плечами, перехватив тесак в левую руку:
— Возможно. Годы бесследно не проходят… Уж кто-кто, а ты-то это знаешь.
Курт снова шагнул вперед, не отрывая взгляда от глаз напротив. Да. Годы бесследно не проходят… Даром не прошли для него самого, и Каспар их явно не тратил напрасно. Тогда primo — каким будет бой здесь и сейчас? Сколько продлится? Явно не мгновения, как с большинством из тех противников, кто доселе встречался. И вряд ли даже минуту. Даже три…
Над головою, в темном мутном небе, вновь зазвучал рог — теперь призывно, неистово, исступленно, и ему вновь отозвался глухой собачий лай, а грохот копыт стал ближе и напористей…
Secundo — почему? Почему все еще не ушла Дикая Охота? Почему все еще здесь, ведь за то время, пока он преследовал Каспара и говорил с ним, можно было уже спалить кости дотла вместе с треклятой коробкой…
Почему медлит помощник?
Да что с ним там?..
Вернуться. Вернуться прямо сейчас. Не тратить больше времени ни на единое слово.
И отказаться от того, о чем думал девять лет? Просто так развернуться и уйти?..
Бруно, сукин ты сын, да что ты там делаешь?!
Курт обернулся назад, пытаясь при этом не выпускать Каспара из виду; крохотная точка огня так и горела где-то вдали, неподвижная и одинокая.
Да что же там могло случиться?..
— Я еще найду тебя, — тихо выговорил он, отступив на шаг назад; Каспар лишь молча усмехнулся, изобразив издевательский поклон, и Курт, развернувшись, бегом бросился обратно, туда, где остался помощник.
Чародея он увидел сразу — тот, сильно хромая, почти на одной ноге, подпрыгивая, ковылял прочь, прижимая к себе вместилище с мощами одной рукой, а другой то и дело придерживаясь за каменные надгробья. Помощника Курт заметил, лишь приблизившись к освещенному пятачку вплотную — тот лежал лицом вниз в темной траве за пределами пятна света, бросаемого двумя факелами. Долю мгновения Курт колебался, пытаясь на ходу увидеть, есть ли кровь вокруг, и прибавил скорости, пробежав мимо; чародея он настиг в несколько прыжков, повалив наземь, и ударил, не сдерживаясь, кулаком в бок, чуть ниже ребер. Беглец придушенно захрипел, попытавшись вырваться из хватки и не сумев, и Курт, рванув его за плечо, поднял чародея на колени, добавив еще один удар — в живот.
— Встал! — прикрикнул Курт, вскочив и за шиворот вздернув пленника на ноги; наклонившись, он подхватил выпавшую наземь кожаную коробочку и подтолкнул Иуду в спину, развернув назад. — Пшел! Резвей! — ожесточенно подстегнул Курт, когда чародей, припав на кровоточащую раненую ногу, вскрикнул и споткнулся. — Моли Бога, какого хочешь, ублюдок, чтобы мой помощник был жив, иначе я из тебя кишки голыми руками вытяну!
— Он лишь оглушен! — простонал чародей, ковыляя вслед за влачащей его рукой. — Я и драться-то не умею, я не мог повредить ему всерьез! У меня это вообще вышло ненароком!
Курт не ответил, лишь ускорив шаг; дойдя до факелов он швырнул Иуду наземь и, присев подле неподвижно лежащего Бруно, перевернул его лицом вверх, сдвинув ближе к свету. Рана обнаружилась лишь одна — лопнувшая кожа и приличных размеров шишка на лбу. Рядом валялся старый, потемневший осколок надгробья, с тупого края испачканный красным. Если бы чародей ударил другой стороной…
Он рывком поднялся, и Иуда съежился, прикрыв руками живот.
— Давай, — приказал Курт и, наклонившись, поставил наземь раскрытый чехол с мелкими косточками, кивнув на факел рядом: — Сожги эту дрянь. Сам. Я теперь не верю ни единому твоему слову, и кто знает, не случится ли что-нибудь неприятное с тем, кто вздумает уничтожить эти кости… Давай! — повысил голос он, когда чародей замялся. — Бери факел и за дело!
Тот бросил тоскливый взгляд в раскрытый чехол, где на бережно расправленной материи лежали мелкие косточки — темные, сухие, будто вырезанные из старого дерева, и, постанывая, улегся на землю боком, еле дотянувшись до воткнутого в землю факела.
— Ну! — прикрикнул Курт, и чародей, вздрогнув, судорожно ткнул горящей головкой факела внутрь чехла.
Запахло обожженной кожей и горелой тканью, затрещала и плюнула искрами просмоленная шишка, а через несколько мгновений донесся и дух паленой кости, мучнистый, пыльный. Чародей отчаянно, будто в собственное тело, вдавил факел глубже внутрь покоробившегося чехла, повернув горящую головку другим боком; кожаные стенки коробочки съежились, прилипнув к смоле, и удушливый дымный запах ударил в нос, не желая растворяться в стоячем ночном воздухе.
В темных небесах над головою все затихло на миг, и копыта неистовых коней Дикой Охоты ударили в небесную твердь все разом, почти заглушенные утробным лаем невидимых псов. Курт поднял голову, ощутив, как зашевелилось в груди непривычное, позабытое чувство, коего не доводилось испытывать уже давно — не ужас, не страх, даже не испуг, но какой-то первобытный, безотчетный трепет. Дикая Охота неслась над городом; сейчас были различимы те странные и жуткие создания, которых можно было именовать лошадьми, лишь приложив изрядную фантазию, с седоками, наполовину сокрытыми мраком, неподвижными в своих седлах, темными, безмолвными, и скользящие рядом мрачные тени огромных псов. Что-то было в этом зрелище завораживающее; не пугающее, как разверстая пасть оборотня у горла или горящий взгляд стрига глаза в глаза, не наводящее ужас пополам с отвращением, как восставшие из пепла людские тела, но что-то именно пленяющее, притягивающее взгляд и пронизывающее душу. Даже сквозь ночной мрак было можно разглядеть, что свита воинов, следующая за своим королем, разномастна и пестра — там были и те, что топтали эту землю, когда не было еще ни самого Курта, ни этого города, ни даже этой страны; были их далекие потомки, были недалекие предки ныне живущих и — современники. Дикий Король уводил свою свиту прочь, словно бы не уходя, а растворяясь в темной дали, теряясь в пропитанном тьмой небе, исчезая, и с ним вместе таял звук копыт и лай псов…
