задницу с красивой светлой лейбочкой Wrangler, аккуратными строчками и заклёпками.
— Рублей сто двадцать, — прикинул Лёха.
— У фарцов сто пятьдесят, потому что настоящие. Уверен, их изготовитель из Тбилиси мамой клялся, что настоящие. Короче, я по незнанке туда заглянул, думал шорох навести. Баба, в комиссионке стоявшая, только улыбнулась золотозубой улыбкой и позвонила. Трубку мне дала. Я послушал и въехал, что мой шорох в «Верасе» закончился. Сразу и навсегда. Золотая тётка говорит: не грусти! Какой размер попы? Померила на мне несколько, выбрала эти и подарила. Заходи, говорит, кофе попить. Но будут только кофе и разговоры за жизнь, а не обыск-про́токол-отпечатки пальцев.
— Тебе не впадлу их носить?
— Знаешь… они держат меня за задницу и напоминают об истинном моём месте. О планке над головой, выше которой прыгать запрещено.
Лёха поднялся.
— А верхняя планка твоя — преступная ненарезка огурца.
Дима развёл руками: не я такой — жизнь такая.
[1] Спаси меня в море и приведи в чувство на пляже. Какой прекрасный выходной, ничего не скажешь (приблизительный перевод с английского автора).
[2] В версии «Песняров» слова другие. Написавших эту версию текста автор не знает.
[3] Солнца лучик лентой узкой повязал тот вечер. Край отцовский, белорусский, я скажу тебе, прощаясь: до свидания, до встречи (перевод с белорусского автора).
[4] Бойцы жаждут воли, воля — свет и доля. Звон брони да кони. Кони — клич «Погони». Из болота ночи путь свой напророчив, — приблизительный перевод с белорусского автора.
[5] Ирландская республиканская армия, террористическая организация.
Утром Егор хлебнул кефира из заранее купленной бутылки и сгрыз булку. Вполне студенческий завтрак, пока столовка закрыта. Без чего-то восемь вышел из общаги и поплёлся к центру.
Незнакомец сказал: встреча в девять на ступенях Дворца спорта. Классно. А где этот чёртов Дворец спорта? У студентов спрашивать нельзя, подозрительно, поэтому дошёл до православного собора справа от площади 8 марта и только там поинтересовался у прохожего. Оказалось — совсем близко, только идти надо было в противоположную сторону по проспекту Машерова и перейти его.
Дворец спорта он не смог бы с чем-то спутать из-за изобилия плакатов, радужно приветствующих участников грядущих соревнований. Правда, в предновогодний день и в такой час никто там не торопился укреплять тело и дух. К девяти утра молочно-белый тусклый свет разогнал сумерки. Егор, малость закоченевший, увидел чёрную «Волгу», тормознувшую у тротуара напротив храма спорта, передняя правая дверь распахнулась. Так как вокруг больше не наблюдалось ни души, он сделал логический вывод — это за ним.
Он сел в машину и захлопнул дверь. Водитель, мужчина с незапоминающимся лицом среднего возраста, немедленно воткнул передачу. «Волга», по крутизне соответствующая примерно «Лексусу» 2020-х годов, понеслась от центра, разбрызгивая грязный снег с камушками, барабанившими по днищу. Егор с интересом глянул на спидометр, но толком не смог понять его показания — стрелка шаталась как пьяная. Машина шла не быстро, но шумела громко.
— Здравствуй, Егор. Ещё раз спрашиваю: почему не доложился по возвращении в Минск.
— Сказал уже по телефону: понятия не имею, кому и зачем должен докладываться. Куда мы едем?
— Никуда. Сейчас приторможу, и поговорим по душам.
Он действительно припарковал «Волгу». Слева сзади остался какой-то завод, справа — лесопарк. Вокруг простиралось поле. Машины проезжали мимо очень редко — в последний день года у минчан нашлись более неотложные дела, чем кататься в конец проспекта Машерова.
Выключив зажигание, водитель повернулся к Егору.
— Дурку решил дурить? Или соскочить? Не выйдет.
— Почему?
— Даже так… Ладно.
Он протянул руку на заднее сиденье и взял кожаную папку. Из неё извлёк лист розоватого цвета, напоминавший какой-то документ, выполненный на копировальном аппарате незнакомого Егору типа.
Тот прочёл, чувствуя холодок уже не только в ногах, не отогревшихся после стояния у Дворца спорта, но и расползающийся глубоко внутри.
«Начальнику 3 отдела 5 управления УКБ по Минску и Минской области тов. Шехонцову Ю.А. студента 2-го курса юридического факультета БГУ Евстигнеева Е.Е., прож. по адресу: Минск, проспект Машерова, 11, общежитие БГУ №4. Заявление. Прошу зачислить меня нештатным сотрудником КГБ СССР. Обязуюсь: строго хранить служебную тайну, не разглашать факт моего сотрудничества с КГБ СССР, сообщать о любых ставших мне известными сведениях…»
Сверху стоял штемпель: «Присвоен агентурный псевдоним ___ », на месте нижнего подчёркивания рукой вписано: «Вундеркинд».
— Я мог прихватить ещё копии твоих сообщений о результатах наблюдения за студентами и преподавателями, а также копию приказа по управлению о поощрении тебя за бдительность. Копировальный сломался. Но, думаю, хватит.
— Хватит для чего?
— Чтобы ты понимал, если вдруг решил включить задний ход: это — дорога с односторонним движением. Обратного пути нет и не будет, ты — наш до гробовой доски!
Егор глубоко вздохнул и представил на этом сиденье себя прежнего, запуганного пацана из Гомельской области, готового стучать на сокурсников ради КГБшной крыши, робеющего, хоть и способного сломать шею гебисту одним отработанным движением рук. Сейчас он вдруг почувствовал себя лет на десять старше сверстников из общаги. Жизнь в двухтысячных развивает больший кругозор. И учит, где отличать блеф от реального наезда. Самоуверенный чиновник не тянул даже на маминого дядю Володю.
— Если решил включить задний ход… Или что? Что вы сделаете?
Мужчина явно не ожидал подобного поворота.
— Ты думаешь, студенты и преподаватели вокруг тебя спокойно отнесутся, узнав об этом, — он потряс розовой копией заявления. — А также о твоих сообщениях нам?
— Я думаю, что вы не пришлёте копию этой писульки в деканат. Меня и так там держат за стукача — за доносы в комитет комсомола. А тут — сюрприз! Капитан из пятого управления КГБ публично раскрывает методы вербовки агентуры среди студентов.
— Я майор… — несколько растерянно промямлил тот.
— Ну, точно перестанете им быть. А то и посадят за разглашение тайны.
Майор успел врубиться в поворот ситуации.
— У нас имеются тысячи более тонких методов.
— Из которых на 100% сработает только один — ликвидация меня. Так будем продолжать разговор? Или заканчивать?
— Парень, да что с тобой?! — в голосе гэбиста первый раз прорезались сравнительно человеческие нотки. — Всегда же было нормально. Договаривались: отработай распределение в ментах, женись, вступи в КПСС. И переведёшься к нам, мы поддержим. Что случилось? После Москвы ты — словно не ты.
—
