— Так, стой! — перебил он, для убедительности вскинув руки. — Это те, о ком я думаю?
— Не знаю, о ком ты думаешь, — сказал сигиец. — Это революционная партия, которая в 1631 году намеревалась осуществить переворот в имперской столице.
— Так их же всех перевешали!
— Не всех.
— Здорово! — Бруно схватился за покрасневшее лицо. — То есть твой Машимах еще и главарь шайки цареубийц?
Разъяренный Беделар, который рано или поздно найдет его и спустит шкуру, начинал уже казаться сущим пустяком по сравнению с тем, во что ввязался Бруно, опрометчиво польстившись на серебряную накуду.
— Он не главарь, — сказал сигиец. — В «Новом Порядке» нет главаря, все решают несколько человек. Машиах ходит на их собрания, если считает нужным. Помогает, если просят. Говорит, если молчат. Но он ничего не решает и никому не указывает. Он лишь предлагает идеи. И смотрит.
Бруно сдержал саркастическую ухмылку и порыв объяснить очевидное.
— Куда? — спросил он вместо этого.
— Смотрит, как идеи захватывают людей и что из этого получается.
Хоть сигиец по-прежнему не вкладывал в голос никаких эмоций, прозвучало это почему-то до дрожи жутко, и Бруно воздержался от каких-либо комментариев.
— Откуда ты-то это знаешь? — спросил он настороженно.
— От Дитера Ашграу, Вернера Зюдвинда и Хуго Финстера.
— Ага, — натужно рассмеялся Бруно. — Значит, ты завалился к ним… побеседовать, а они тебе, значит, все и выложили?
Сигиец нахмурил брови. Бруно тяжко вздохнул, приготовившись переводить на понятный тому язык, однако тот сумел удивить:
— Они ничего не выложили. Пришлось забрать их.
— В смысле «забрать их»? — Бруно нервно поскреб за ухом.
— Забрать их сули́. На вашем языке самое близкое по значению слово «душа».
Бруно тяжело сглотнул. Не спрашивай, ничего не спрашивай, мысленно завопил он, прикусив язык и не вспоминая недавний разговор с Кассаном.
Маэстро тоскливо посмотрел на огонек свечи. Странно все-таки. Он сидит в одной комнате с убийцей-психопатом, который спокойно рассказывает о том, сколько людей уже убил и сколько собирается убить еще. Бруно видел, как сигиец убивает, видел, что человеческая жизнь для него не стоит ровным счетом ничего. По идее, это должно пугать, совесть должна выть от таких издевательств над моралью и элементарными понятиями о человечности, но Бруно ничего такого уже не испытывал. Он просто сидел и смотрел на огонек свечи. Думал, что не возьми он кабирскую накуду за подсказанную дорогу до Сухак-Шари, все сложилось бы иначе. Ничего бы этого не произошло. Жизнь продолжалась бы своим чередом: сон в вонючей ночлежке, анрийские улицы, униженно смиренный вид, жалобы, мольбы, воззвание к милосердию, звон нидеров, презрение в глазах прохожих, поборы и побои от коллекторов Беделара, кислое пиво, сивуха, мерзкая отрыжка от прогорклого масла в слипшейся каше, сон в очередной вонючей ночлежке, похмелье, анрийские улицы… И снова, и снова, и опять, и опять…
Бруно сдержал горькую усмешку. Может, зря он называл сигийца ненормальным?
Он задумчиво потер подбородок, на котором пробивалась колючая щетина.
— Слушай, я не профессиональный убийца, в отличие от тебя, — сказал он, — но чем гоняться за каким-то Геером, почему бы не дождаться встречи и не прирезать этого Машихама, а потом просто не исчезнуть, ну, как ты умеешь?
Сигиец перевел на него взгляд.
— Машиаха с ними не будет, — ответил он.
— Но ты же сам сказал…
— Он знает, что я здесь.
Бруно подскочил со стула.
— То есть он заманивает тебя в ловушку?
— Такая вероятность высока.
— Ты знаешь это, но все равно лезешь?
— Да.
— Я говорил тебе, что ты сумасшедший? — вздохнул Бруно.
— Да.
Маэстро сложил руки на груди.
— Ты не думал, что в жизни есть более подходящие занятия, чем убивать людей ради того, чтобы убить какого-то там Машихама, которого ты в глаза даже не видел?
Сигиец пристально посмотрел на Бруно, и под его изучающим взглядом Маэстро медленно опустился на стул.
— Зачем ты живешь? — спросил сигиец.
— Я?.. — растерянно кашлянул Бруно. — Хм… — он потер нахмуренный лоб. — Чтобы жить! Привычка, знаешь ли, такая. Не так-то просто от нее избавиться.
Глаза сигийца блеснули серебром. Щека со шрамом коротко дрогнула, заставив на мгновение искривиться его губы в чем-то, что отдаленно напоминало ухмылку.
— Для чего тогда задаешь этот вопрос?
Глава 8
Томаса Швенкена прозвали «Илой». За что именно — никто толком не знал и не пытался узнать. Большинству людей он был известен под другим прозвищем — Толстый Том. Этот барыга снискал себе в Анрии славу человека, способного найти что угодно и по сходной цене. Каждый знал: если что-то нужно, срочно и без лишних вопросов, иди к Толстому Тому. Это либо уже есть у него, либо появится буквально завтра. Ломбард был всего лишь прикрытием, чтобы не привлекать к настоящим делам Толстого Тома излишнего внимания со стороны ненужных людей. Для ненужных людей он был одним из многочисленных скупщиков краденого, к которому забредали прощелыги и мелкие воры сбывать обручальные кольца покойных бабушек, тетины серьги, дедушкины часы и случайно найденные дядины золотые зубы. А еще считался самой злобной сволочью, к которой шли от безысходности полунищие обитатели прифабричных улиц Модера — закладывать под бешеные проценты последние рубашки и чуть ли не душу в надежде получить мизерную сумму, чтобы не протянуть ноги с голоду. Магнаты, держащие фабрики и мануфактуры, далеко не всегда считали своим долгом платить рабочим так, чтобы те хотя бы доживали до следующей выдачи жалования, считая обеспечение рабочими местами уже самой по себе достойной платой. Естественно, практически никто не выкупал заложенные вещи, и они просто пылились на полках и витринах. Дела никому до них не было. Настоящие клиенты Толстого Тома приходили не за этим, а за настоящим товаром, хранимым за крепкой железной дверью, вход за которую не получил еще никто.
Там хранились, по слухам, несметные сокровища и богатства, сравнимые разве что с Садимовой казной. Впрочем, какие именно, никто точно не знал тоже. Именно поэтому о хранилище Толстого Тома ходили самые смелые фантазии. Кто-то считал, что там натуральным образом хранятся горы золота в монетах, слитках и украшениях, уже не поместившиеся в массивных сундуках. Кто-то полагал, что на полочках аккуратно расставлены самые разные диковинки и чудные, дорогущие штучки со всего света. Кого-то посещала мысль, что за дверью есть всего лишь одна волшебная лампа на пьедестале, джинн которой исполняет любое желание. Кто-то всерьез думал, что там живет беглый чудаковатый мастер-артефактор Ложи, денно и нощно колдующий над талисманами. А кто-то уверял, что за дверью обитает демон Той Стороны с двадцатидюймовым членом, заказанный когда-то эксцентричной дамочкой с Имперского проспекта, которой никак было не найти достойного любовника, но даже она не пережила встречи с подобным монстром и преставилась на пике оргазма.
Эта легенда была особо любима сплетниками. Поговаривали, что когда-то одному безрассудному и ловкому вору удалось-таки вскрыть замки ломбарда и проникнуть за таинственную дверь. Правда, выйти оттуда он не смог. Говорили, что стерегущий хранилище демон забил бедолагу своим страшилищем до смерти, прежде чем применить по назначению, а потом сожрал нарушителя с потрохами. Но так это или нет, никто на личном опыте до сих пор не осмеливался проверить и за много лет никто серьезно не задумывался об ограблении ломбарда на Тресковой. Даже если демон-охранник всего лишь выдумка, на чем сходились во мнении большинство здравомыслящих слушателей страшных рассказов, за Толстым Томом стояли банды Адольфа Штерка. Человека, даже по анрийским меркам считавшегося неприятным.
Переходить ему дорогу не осмеливался никто.
* * *
