class="p1">— Город двенадцати пещер? — Камень нахмурился. — Это место заповедное, и зря тревожить его покой не стоит.
— Не зря! — пылко воскликнул Дикий Кот. — Этот человек путешествует по свету в поисках мудрости. Он прибыл в Сольсуран из очень дальних краев и щедро заплатит тебе за услугу. Сам посуди, времена сейчас неспокойные, разве я могу найти проводника более надежного, чем ты, друг Утес!
И все же Камень долго колебался. Обратись к нему с подобной просьбой кто другой, особенно сам чужак, просто бы без лишних раздумий отказал. Куда это годится — прятать свое лицо, словно какой поклонник темных духов. С другой стороны, стоит ли судить о человеке по его внешнему виду? Мало ли, какую цену ему пришлось заплатить за тягу к познанию. Да и стены пещер Гарайи, покрытые письменами, которые начертал едва ли не сам Великий Се, для жрецов, книгочеев и колдунов всех мастей вот уже тысячу лет являются приманкой паче легендарных сапфировых кладовых Синтрамундского калагана. И это несмотря на то, что смысл знаков давно утрачен, а выражение «молчать как стены Гарайи» вошло в поговорку.
От Дикого Кота не укрылись сомнения, отразившиеся на обычно невозмутимом лице старого воина.
— Я бы не стал беспокоить тебя, кабы сам мог отправиться в этот путь! — сказал он проникновенно. — Но дела требуют моего присутствия в Имарне, а мой гость не может ждать. Он должен выполнить поручение, которое ему дали жрецы Храма Великого Се, ибо среди ныне живущих ему нет равных в толковании знаков.
Последний аргумент решил дело. Выполнить просьбу жрецов великого Храма — заслужить благодать Великого Се.
Вопреки всем опасениям Могучего Утеса, иноземный чудак оказался попутчиком приятным и даже милым. На неудобства дороги не жаловался, излишними расспросами не докучал, на спине зенебока держался не хуже коренных сольсуранцев, с норовистой скотинкой, отзывавшейся на прозвище Чубарый, управлялся споро и умело. Почти не используя поводья, он только почесывал зенебока палочкой между рогов, указывая, куда и как тому идти.
Вечером на постоялом дворе он забивался в самый темный угол, молча съедал свой ужин, обычно более чем скромный, и уходил спать, неизменно предпочитая отдельную комнату, ежели таковая имелась, и не скупясь на ее оплату. Видимо, бедолага желал хотя бы ночью снять неудобное одеяние и без лишних свидетелей стереть с лица пот и пыль.
У Камня, впрочем, на этот счет имелись и другие предположения, о которых он предпочел сообщить одному Крапчатому и без соглядатаев. Дело в том, что еще в первый день пути, когда скрытный мудрец с ловкостью дикого кота Роу Су взбирался на зенебочью спину, из-под полы одеяния на какой-то миг показалась маленькая узкая ножка, обутая в изящный сапожок. А чуть позже, когда порыв ветра попытался стянуть с него объемистый капюшон, в прорези широченного рукава мелькнула длань, такая тонкая и белая, точно ее вылепили из сыра, сваренного из молока белой зенебочицы.
«Ай да мудрец! — подумал тогда Камень. — Разговаривая, басит, хлеб режет на весу, а по земле ходит мягко, коленки одна к другой жмет, да и плащ нынче, забывшись, запахнул на женскую сторону! Не оказалось бы под плащом оберегов рода матерей!»
Проверить свои предположения Камень смог на четвертый день пути, когда они достигли отрогов гор. Большой торговый шлях, где каждый дневной переход был отмечен постоялым двором, трактиром или корчмой, еще в полдень остался далеко позади, поэтому Могучий Утес и его спутник устроили ночлег на небольшой горной террасе, языком выдающейся в травяной лес.
Камень срубил несколько сухих стеблей, развел костер и занялся приготовлением ужина: набрал воды из родника, размолол на маленькой мельнице зерно, замесил из получившейся муки тесто на воде и травяном масле, разложил на походной жаровне лепешки. Его спутник, не побоявшись холода, совершил возле родника омовение и теперь, закутавшись в неизменный плащ, раскладывал на полотне зенебочий сыр и солонину.
Ночная свежесть холодной влагой оросила землю, выпала росой на пористый бок скалы. Наступившая ночь была светлой. В небе пухлые фиолетовые облака поочередно предлагали мягкие постели трем оранжевым лунам, трем шаловливым красавицам, юным дочерям Владыки Дневного Света, что вечно нарушают покой повелительницы теней. Крапчатый и Чубарый, чьи мохнатые спины временами вырастали над верхушками травы, с аппетитом ужинали: в ночной тишине слышался сочный хруст, в свете лун поблескивали умные добрые глаза.
Поджидая, пока лепешки подрумянятся, Камень полировал и без того блестящий, как соляное зеркало, клинок меча, чужестранец смотрел на его занятие с интересом.
— Дикий Кот рассказал мне, что ты владеешь оружием надзвездных краев, — глухим и взволнованным голосом начал он. — Неужто этот меч — тот самый?
— Я получил его из рук царя Афру как награду за доблесть в битве у реки Фиолетовой, — охотно пояснил Камень. — Тогда Могучие Утесы сумели остановить орды голоштанных дикарей из гнилых болот, удерживая речной берег до прихода воинов Урагана.
— Далеко за пределами травяных лесов известно, что эта победа досталась твоим родичам слишком дорогой ценой! — показывая завидную осведомленность в делах Сольсурана, кивнул чужеземный мудрец.
— Твоя правда. Тогда я единственный остался в живых, хотя и получил столько ран, что только искусство вестников Великого Се позволило мне вновь встать на ноги. Жестокая была сеча. Фиолетовая в тот день стала красной от крови, весь берег покрылся человеческими телами, как травой… Но отступить мы не имели права. Ведь мы защищали царя.
Камень ненадолго замолчал, ибо не знал, что еще сказать. Да и где он мог отыскать слова, чтобы объяснить этому прячущему лицо чужеземцу, какому правителю ему довелось служить, а оправившись от ран, он не вернулся в опустевшее родовое жилище, отдав свой меч и доблесть последнему из рода владык. Вот это был царь! Любимый народом и богами. Недаром Великий Се явил ему свою благодать, послав на землю Сольсурана из надзвездных чертогов своих светлых вестников. Божественные посланцы помогали править страной, лечили людей от болезней, возводили дивные дворцы, открывали секреты ремесел. Одна прекрасная богиня подарила царю Афру свою любовь, плодом которой стало прелестное дитя, маленькая царевна, названная Птицей.
— Печально, что верность наследнику рода царей при нынешних властителях обернулась для тебя изгнанием! — старательно подбирая слова, проговорил чужеземец. — Такое, впрочем, случается и в нашем краю.
— Что толку в такой верности?! — Камень вздохнул, пытаясь избыть накатившую из самых глубин души горечь. — Царь Афру погиб! Я же, презренный, живу.
— Спасти царя и его супругу ты был все равно не в силах! Зато, насколько мне известно, именно тебе удалось уберечь от неизбежной гибели невинное дитя.
Куда исчез простуженный бас?
