— Половина имущества — моя, — сказала она ласково напоследок. — Или ты возражаешь?
Мэр, естественно, возражал, однако вслух этого не произнес. Просто отключился.
Затем зашла секретарша и жизнерадостно доложила, что звонили из столицы. В скором времени ожидалась аудиторская проверка целевого расхода средств, выделенных на ремонт детского сада. По мнению самого мэра, его новая машина и дурацкий детский сад — вещи абсолютно и очевидно неравнозначные. Сразу же понятно, что важнее. Но вслух, опять же, он ничего не сказал. Женщинам мужчин не понять; эта клуша, как пить дать, начнет возмущаться и кричать, что пластами отваливающаяся с потолка штукатурка в саду — непосредственная угроза для жизни и здоровья детишек.
Детишки! Изверги малолетние, их в колонии строгого режима надо держать, а не в детских садах. А что до штукатурки, так пару раз упадет — и, глядишь, прибьет кого. Все легче дышать.
Следующий звонок непосредственно в кабинет мэра поступил от его друга, занимающего высокий пост в столичной администрации и прикормленного мэром для своевременной передачи нужной информации. Этот друг в недвусмысленных выражениях дал мэру понять, что только огромное расстояние между ними удерживает его от немедленного кастрирования мэра без обезболивающего. На робкий вопрос «За что?», друг сказал, что знает все. О мэре и тайной связи с его, друга, женой. И прямо сейчас любуется на красочные фотографии, подброшенные ему под дверь рабочего кабинета.
— Что за фотографии? — спросил мэр, сжавшись от нехорошего предчувствия.
— ****….****….!!!!
По совести говоря, мэр не знал ни таких поз, ни таких выражений, ни самой жены друга. Откуда взялись фотографии, не знал тоже. Однако это ничего не меняло.
На следующий день мэр исчез в неизвестном направлении, оставив после себя гору нестиранных носков и трусов — в той части дома, что уцелела, да щербатую расческу — в рабочем кабинете на столе. Вместе с мэром исчез вертолет, пилот и тонна авиационного керосина — весь имевшийся запас.
И тогда в город Грибной прислали Рудика, пепельного блондина с небольшим животиком и обманчиво добродушной внешностью. Посмотришь на него — увалень, валенок и недалекий человечишка. Со всеми расшаркивался, здоровался, делами интересовался. Такому сторожем наниматься впору, или дворником каким, а не городом заправлять. Потому жители и приняли новоиспеченного мэра недоверчиво, с ухмылками и фразочками типа «Посмотрим, надолго ли хватит этого фигляра!»
Однако время показало, что Рудик — руководитель от бога. При всем добродушии он был способен себя поставить. Прекрасно разбирался в тонкостях административного управления; был отличным психологом. Не умел говорить так же вычурно и красиво, как предшественник, а выступления перед публикой почитал сущей каторгой, однако сказанное у него не расходилось с делом. Конечно, даже он не смог бы сделать Грибной привлекательным для туристов. Во-первых, из-за крайне невыгодного географического положения. Городишко находился на отшибе — там, куда не всякий решиться забраться.
Во-вторых, из-за негативно настроенных по отношению к чужакам аборигенов. Рудик всерьез опасался, что в утренний кофе туристам могут подмешать если не яд, то слабительное. Печальный опыт у него имелся — ведь когда-то он тоже был чужаком. Конечно, Рудик прекрасно сознавал, что изолированное от остального мира сообщество не может не быть сплоченным. С этим ничего не поделаешь. Многие городишки грешили подобным, однако, на его памяти это был первый, жители которого не любили чужаков столь… активно и эффективно. Они могли до хрипоты спорить, заседая вечерами в трактирах, о достоинствах и недостатках кормов для животных, тех или иных марок машин, строительных материалов; но смыкали ряды не хуже солдат, стоило чужакам сунуть нос в город, который они считали своим. Больше чужаков они не любили, пожалуй, только магов, из коих в городишке с некоторых пор числилась одна Серафима.
В-третьих, не было в Грибном никаких развлечений, памятников архитектуры, чудес света. В общем, всего того, на что туристы слетаются как мухи на мед.
Во всем городишке насчитывалось: три трактира, которые держали сестры; одна больница; один автосервис. Школы, детские сады, даже один институт. Производство консервов — не завод, конечно; переоборудованный местным энтузиастом коровник (тот факт, что пришлось коровник сносить и на его месте возводить здание раза в три больше, никого не смутил); одна ферма, на которой рогато-копытно-хвостатые росли. Один винный склад, для охраны которого пришлось создавать специальный отряд — всегда находились желающие забраться внутрь и устроить себе праздник на дармовщинку. Торговые лавки — считать их никто не брался. И, наконец, полицейское отделение — предмет особой гордости Рудика.
Во времена его предшественника никакого отделения не существовало — вместо него службу нес один-единственный полицейский. Он был и главой полиции, и следователем, и судмедэкспертом, и патрульным, и бухгалтером, и сторожем, и уборщиком. Сплошная экономия. Никто не жаловался — преступные умыслы, если и возникали, то намертво вязли в топкой трясине повседневной жизни Грибного.
Рудик отправил с десяток молодых людей учиться в столицу, выбил из столичной же администрации необходимое оборудование, мебель и оргтехнику; и таким образом, в городе появился свой полицейский участок. Еще три года назад он делил здание с пожарным управлением, однако последнее было упразднено за невостребованностью — Рудик посчитал, что проще и дешевле один раз вызвать столичного мага, чтобы тот наложил защитное заклинание ограниченного действия, чем держать штат пожарных и техники.
В итоге полицейский участок расползся по всему трехэтажному зданию, которое могло похвастаться довольно низкими потолками, истоптанным линолеумом, тускло освещаемыми извилистыми коридорами и потрескавшейся кое-где фасадной штукатуркой.
Имелось в Грибном также здание суда. Тюрьмой служили камеры в том же полицейском участке. Не потому, что для неё не нашлось места или желающих работать, а потому что не было надобности. Серьезных преступлений в Грибном не совершалось уже очень давно, а за мелкие правонарушения и нескольких суток в компании нудного до зубного скрежета ночного сторожа Митяя — наказание вполне справедливое. Мало кто жаждал встречаться с ним второй раз.
— Эй, Груздева! Груздева, чтоб тебя черти взяли! Я к тебе обращаюсь! Уснула, что ли?
Услышав голос начальника, Серафима так резко вскинула голову, что в глазах потемнело. Что-то слишком глубоко она задумалась.
