– Синьор Маскарпоне… – называть его «доном» я не стал: маленькая демонстрация независимости.
– Подойди поближе, giovanotto[1]. Я не кусаюсь.
Может, и нет – в буквальном смысле, но я-то знал, что передо мной отнюдь не самый мелкий из городских хищников. Впервые увидев дона, вы вряд ли поймете, что за акула перед вами. Плечистую, но уже начавшую заплывать жирком фигуру облегал безукоризненный, цвета сливочного пломбира, костюм (носить здесь летом что-либо темное – безумие). Смуглое лицо с влажными глазами-маслинами заставляло вспомнить о сицилийских предках. Он напоминал преуспевающего коммерсанта, владельца крупного бизнеса – да, собственно, и являлся таковым; вот только предлагаемые его парнями услуги были весьма специфического свойства. Мимо нас прошлепали два голенастых фрога-подростка, оживленно беседуя о чем-то. Не сбавляя шага, они ступили на берег канала – и почти без всплеска погрузились в воду.
– Знаешь, иногда я завидую местным, – вздохнул Маскарпоне. – Амфибиям доступны сразу две стихии, мы же вынуждены довольствоваться одной.
– Ну, некоторые из них работают на вас, верно? – естественно; если бы дела обстояли иначе, он вряд ли достиг бы того положения, что занимает сейчас.
– Да, giovanotto, и тем не менее – для нас, иммигрантов, многое в их жизни остается тайной за семью печатями. Некоторые вещи я просто не в силах понять… Эти ожившие мертвецы, например.
Понять он, возможно, и не в силах, но не упустит случая воспользоваться ситуацией. Предыдущий дон сложил голову на плахе, будучи обвиненным зомби. Так уж получилось – в Амфитрите мертвые обладают некоторыми гражданскими правами. Например, правом выступать в суде… Ходили слухи, что зомбификацию покойного фрога заказал не кто иной, как мой собеседник. К слову, жертвы мафии с тех пор, все без исключения, имели дыру в затылке: оживить мертвеца с разрушенным мозжечком не под силу даже местным колдунам. Луиджи Маскарпоне не желал повторить судьбу своего предшественника.
– Говорят, среди людей ты – один из лучших знатоков здешней жизни.
Я слегка пожал плечами.
– Такова моя работа…
– Ты ведь местный уроженец, верно? – небрежно спросил мафиозо. – Уезжал ненадолго, вернулся сразу после Трехдневного восстания – в то время как прочие бежали отсюда, словно ratto[2] с тонущего корабля…
Ага, маленький намек… Нет, никакого секрета тут не имелось – но знать, что некоторые факты твоей биографии интересуют преступного босса, было не слишком приятно.
– …И несмотря на молодость, уже создал себе определенную репутацию, giovanotto. Весьма неплохую, могу заверить…
– Синьор Маскарпоне… Почему бы вам просто не сказать, чего вы от меня хотите? – этот философствующий гангстер начинал действовать мне на нервы.
Он рассмеялся.
– Ах, какие мы нетерпеливые! Ты ведь и впрямь стал лучшим, Эд. Если кому-нибудь из иммигрантов требуются услуги частного детектива, он первым делом подумает о тебе, верно? Да и фроги не чураются твоей помощи… Ты стал кем-то вроде посредника между двумя расами. Положение уникальное, э?
Положим, так и есть, но какую выгоду он надеется извлечь из этого?
– Тебе скоро предложат одно дельце, – взгляд Маскарпоне сделался жестким. – Думаю… прямо сегодня, giovanotto. Я хотел бы знать о ходе твоих изысканий.
Я рассмеялся. Возможно, этого и не стоило делать: дон Маскарпоне не из тех, с кем можно позволить себе подобные выходки. Но такая неприкрытая наглость все же нуждалась в достойном ответе.
– Забавно. Я вроде бы ничего вам не должен, а? Или вы считаете своим все, до чего сумеете дотянуться?
– Ах, giovanotto, к чему так грубо? Я прошу тебя о совсем небольшом одолжении… – мы оба прекрасно знали, что это не так. Неприятное заключалась в том, что до меня-то он вполне мог дотянуться.
– Считай, что оказываешь мне любезность.
О, у меня было время подумать. Пара секунд. Всего-то и требовалось – ответить согласием. Возможно даже, все осталось бы в тайне – теперь, хотя подобные вещи имеют свойство всплывать, рано или поздно… Но за первым разом неизбежно последует еще один, потом еще… Такова уж цена подобной «любезности».
– Черта с два! – надеюсь, мой голос прозвучал достаточно твердо. – Я…
Синьор Маскарпоне сокрушенно поцокал языком; взгляд его переместился на что-то, находящееся за моей спиной… Остальное вы уже знаете.
…Наскоро приведя одежду в более-менее приличный вид, я направился туда, куда собирался первоначально. Мне позарез требовался крепкий кофе и сигарета; но сперва я намеревался попросить влажное полотенце – приложить к затылку. Однако с этим пришлось повременить: стоило мне войти, как Лакси, хозяин заведения, выразительно шевельнул глазами по направлению к дальнему столику. Лакси вообще столь же смышлен, сколь и молчалив, так что я давно научился понимать его без слов. Посетитель, конечно же. Ко мне. И готов спорить – тот самый, о котором говорил мафиозо.
Амальгамные зеркала у нас – штука редкая и дорогая, доступная лишь богачам; а вот металлическая посуда, напротив, распространена весьма широко. Над стойкой Лакси висел латунный тазик, начищенный и отполированный до такой степени, что прекрасно отражал весь интерьер. Наличие данного предмета было частью взаимовыгодного соглашения, заключенного между нами; к слову сказать, полировку приходилось периодически обновлять, и услуги медника оплачивал я, из собственного кармана. В ожидании кофе я принялся рассматривать своего возможного нанимателя en reflechissement[3]. Был он высок и нескладен; дорогой костюм сидел на нем как на вешалке, вдобавок, несмотря на худобу, под мышками темнели пятна пота – а ведь настоящая жара еще не наступила. Либо парень чертовски спешил всю дорогу, либо это нервное; в обоих случаях я ему нужен больше, чем он мне. Так и оказалось: не прошло и пары минут, как гость беспокойно заерзал, поднялся со своего места и направился к моему столику.
– Господин Монтескрипт? – голос у незнакомца оказался под стать внешности, высокий и скрипучий.
– К вашим услугам, – я отвесил легкий поклон, и шишка на затылке тут же пренеприятным образом напомнила о себе. – С кем имею честь?
– Уго Титтибонд.
Вот уж имечко… Впрочем, оно ему шло: если только «Уго Титтибонд» – не выдумка, то выглядеть он должен именно так. Казалось, он собран из частей, принадлежащих двум разным людям: костлявое туловище венчала круглая, с пухлыми щечками голова, более подходящая какому-нибудь толстяку-коротышке. Шляпу он держал в руке, время от времени обмахивая ею пятнистую, усеянную мелкими бисеринками пота лысину.
– Я секретарь посольства! – заявил Титтибонд. – И у нас есть для вас работа. Будет лучше, если мы подъедем прямо сейчас, поэтому…
