Щуплов чувствовал, что какое-то нечеловеческое вдохновение им овладело, ибо так изыскано он не выражался не то что давно, но и вообще никогда. И это произвело на даму соответствующее впечатление.
— Аня, — ответила она. — Меня зовут Аня… А как вы так его? Он же спортсмен…
— Спортсмен? — Щуплов от души расхохотался. — А, по-моему, алкаш. Выхлоп изо рта страшный… Мне аж дурно стало!
Девушка была хороша. Длинные черные волосы, голубые глаза… Правильные, без изъянов, черты лица, не говоря уж об идеальной фигуре, которой и Линда Евангелиста, пожалуй бы, позавидовала. Только не было в Ане характерной для Линды холодности и кажущейся неприступности, плодов воспитания многочисленных подиумов: девушка выглядела живой, как сама жизнь.
— Все же… — проговорила она. — Он ведь побежал… Как вы так его напугали?
— Ну, я ведь его начальник. Он и должен меня бояться. Вот уволю, что делать-то будет? А может, будем на «ты»?
— Давайте… Ой, давай!
— Ты сейчас домой? Позволь тебя проводить.
Если опираться на рассказанное выше, точнее, на высказывания жителей Ясина относительно своих же односельчан, то нетрудно было бы впасть в ошибку и заключить, что вся эта глухая деревня практически без исключения представляла собой сборище алкашей и бездельников, живущих неизвестно за счет чего, бездарно коптящих небо и до бесконечности ухудшающих своими многочисленными отпрысками генофонд российской нации. Однако это не совсем так: были в Ясино и приличные люди. К таким относился механизатор Михаил Авдотьин с семейством.
Работал он не в Ясино, а в другом поселке, в десяти километрах, и ежедневно ездил туда на своей старенькой «копейке».
Жена Авдотьина работала учительницей математики в ясинской школе. Ее твердый характер, без которого, учитывая контингент учащихся, ее работа была бы совершенно бессмысленной, совмещался со всеми возможными качествами хорошей хозяйки и матери. В школе ее уважали, и даже отчаянные шалопаи сдерживали свои пакостнические поползновения в ее присутствии.
У Авдотьиных было двое детей, дочка Аня и сын Вася. Ане зимой исполнилось двадцать и была она, что называется, девкой на выданье. Хотя слово «девка» вряд ли было к ней применимо. Унаследовав у матери способности к хозяйствованию, она вместе с тем отнюдь не унаследовала ее ума и характера. В школе она училась через пень-колоду, и, даже несмотря на горячую свою любовь к дочке и желание вывести ее в люди, ни Авдотьин, ни Авдотьина не решились направить ее после школы куда-нибудь в институт. Так она и жила с родителями, по вечерам мыла полы в школе за какую-то чисто символическую зарплату, а в основном помогала матери по хозяйству, и это у нее получалось хорошо: в доме было всегда чисто и уютно, а обед неизменно вкусен. Вместе с тем Аня была красавицей в прямом смысле этого слова, так что от ухажеров не было отбоя. Впрочем, большую часть этой братии Авдотьины и на порог бы не пустили, а оставшуюся, если бы и пустили, то с большим трудом и кучей оговорок. Именно к последним относился Максим Пименов, слесарь с МТС.
Максим, не в пример многим, был парнем достойным. Помимо того, что сам он вышел статью и ростом, так еще и руки имел золотые, так что все, за что бы он ни брался, он делал хорошо. Правда, был он недалек и в жизни не прочел ни одной книги, а писал с такими подчас нелепыми ошибками, что все более-менее грамотные люди диву давались. Но это обстоятельство его жизни отнюдь не мешало. Еще одним его недостатком было то, что выпить Максим был совсем не дурак, но с этой его пагубной привычкой при должном подходе все же можно было бы совладать, так как буйностью Максим не отличался, разве если обстоятельства к этому вынуждали…
Если бы все шло, как шло, то, пожалуй, к осени сыграли бы свадьбу, но тут спокойный мирок села Ясина был взбудоражен появлением нового участкового: Виктора Пареева.
Молодой, красивый и языкастый, он мог бы очаровать любую молодую ясинку, но его взгляд упал на самую красивую: на Аню.
Нетрудно догадаться, что ловкий городской жох без труда оболтал простую деревенскую девушку, которая, если честно, и жизни-то иной, кроме ясинской, не представляла. Он разрисовал ей все прелести городской жизни, всяческие способы приятного времяпрепровождения, которых она лишена была в деревне, словом, смутил разум Ани как только мог.
Опять же нетрудно догадаться, что простоватый и недалекий Максим проигрывал участковому по всем статьям, так что разговоры о свадьбе благополучно заглохли, а в доме Авдотьиных Виктор стал желанным гостем.
Вообще-то известия о его городских похождениях доходили и до Ясина, но Авдотьины, изменив никогда раннее их не покидавшему здравому смыслу, им упорно не верили и еще обвиняли несчастного Максима (который тут-то был совершенно ни при чем!) в распространении подобного рода грязных слухов… Чете Авдотьиных верилось, что вот выйдет их дочь замуж за участкового, уедут они (то есть молодые) в город, и будут они (то есть родители) ездить к ним в гости…
Второй ребенок Авдотьиных, Василий, был для семьи сущим наказанием. В противоположность старшей сестре, он учился на «отлично», так что учителя им гордились (и сама Авдотьина, как учитель учеником, тоже) проча ему великое будущее великого же физика, но на этом его достоинства и ограничивались.
Васька был пакостлив и мстителен. Он никогда никому не прощал обид, а так как, ввиду неважных физических данных, практически никогда не мог набить обидчику морду, то действовал, как правило, исподтишка, и действовал успешно. Его одноклассники и прочие окружающие, многие из которых на себе испытали справедливость пословицы: «Не трогай дерьмо, меньше вонять будет», предпочитали с Васькой не связываться.
В своем классе (он как раз заканчивал десятый, предпоследний) он был выше всех ростом, но вместе с этим худ неимоверно и крайне узок в плечах. «Живые мощи» называли его родители между собой, но только когда отпрыск не слышал; а то мог закатить истерику.
Еще у Васьки был громкий и гнусавый голос, который он не в силах был приглушить никогда, вследствие чего люди, долго находившиеся в его обществе и наконец, его покинувшие, испытывали воистину райское наслаждение.
Максим Ваське нравился: он был незлобив и терпелив, так что над ним можно было измываться безнаказанно, да еще и ябедничать на него же, если было плохое настроение. Он попытался протащить тот же номер и с Пареевым, но тут впервые потерпел полное фиаско: Виктор как-то зажал его в темном углу и здорово поизмял, по профессиональной привычке не оставив синяков, а потом еще и пригрозил, что, если наябедничает, то небо Ваське покажется с овчинку.
