Ознакомительная версия.
Но «в первом приближении» физическая «близость к телу» начальника означала и большее беспокойство при обсуждениях, поскольку шеф чаще обращался к «ближнему кругу» с вопросами и внимательнее следил за реакцией на свои рассуждения, но и… большую толщину конвертов, получаемых в «день воздаяния»!
Мое местоположение в последнее время (а за все время работы я занимал разные места и в разных кабинетах, случалось, что и «о шую» кое-где сиживал!) было таково, что я сидел даже не за столом, а в покойном кресле у стены, рядом со шкафом и журнальным столиком. И мог даже, при желании, не смотреть в глаза шефа, поскольку между нами располагалась широкая в плечах фигура Ильи Стефановича. Мне это было очень удобно – иногда я буквально засыпаю под монотонный, на полчаса, монолог шефа.
Типично начинался он с того, что «Мы все – одна семья и потому нужно лучше работать и думать не о девках (взгляд с сожалением в сторону Ильи), и не о бревнах (укоризненный взгляд в сторону Бурого, который как раз собирал свой сруб), а о том, чтобы до мозолей на пальцах, до крови на ладонях, крутить диски телефонных аппаратов (поощрительный взгляд в сторону Лидии Федотовны) для привлечения новых покупателей».
Дальше монолог развивался по спирали. «Наша надежда – наша фирма. И сейчас нужны новые схемы, а не девичьи слезы (вызывающий взгляд в сторону Татьяны), нужно выдавать новые идеи, а не мямлить за мой счет по телефону „Вас беспокоит… Из Моквы…“ (колючий взгляд на Иосифа Самуиловича). И помните, только здесь, в этом кабинете, вас действительно ценят. В любом другом месте за 200 „розовых бутонов“ люди буквально пашут на начальников, которым наплевать на их проблемы (упорный взгляд на сидящую „очи долу“ Елену Петровну), которые компьютеры не для „политики“ держат (ищет глазами меня, но натыкается на ответный взгляд Ильи, недоуменно вопрошающий: „Ты что, опять про меня?“)…»
Если все-таки начальственный взор пробивается за ильевский затылок, я за время задержки освобождаюсь от дремы и придаю глазам осмысленное выражение. Правда, не всегда успеваю окрасить его соответствующей виноватостью, а потому с командного поста мой ответный взгляд кажется упрямым и дерзким. А после этого монолог уходил на третий круг: «Вокруг – одни волки́ поганые, а мы – одна семья. И слушайте папу, папа плохого не пожелает, и только папа защитит вас…»
Так что дремать за спиной Ильи действительно, как правило, удобно. Но вот когда этот, по столь упорно внедряемой в наше сознание Василием Васильевичем генеалогической классификации сотрудников, «единокровный мне брат», глядя, как положено, в глаза шефа, а ко мне обратив хорошо подстриженный затылок, и, даже ухом не поведя в мою сторону, вещает своим красивым и уверенным голосом: «Я, конечно, лентяй и бездельник, но за фирму болею, ты знаешь это, Василий. А вот Игорю Петровичу, при его уме и способностях, нужно бы поменьше грезить о мировых законах, а побольше общаться с коллегами…», мое «географическое положение» в кабинете не кажется мне таким уж большим подарком судьбы…
Сейчас же шеф посадил меня именно в ильевское кресло и рассудительно сказал:
– Ну, что же! Вы были правы, в Амгарске действительно о нас не забыли, и я был совершенно искренен, когда благодарил вас за прошлую туда командировку. Теперь, благодаря разговору Ильи Стефановича, ясно, – «ненавязчиво» похвалил он Илью и, одновременно, пожурил меня за нерасторопность, – что уж на 6–7 цистерн мы можем рассчитывать! Теперь нужно срочно лететь в Амгарск и «дожимать вопрос»…
– Конечно, Василь Василич! – отозвался я с энтузиазмом, – и дожимать лично, в кабинете или в ресторане…
– Каковы ваши предложения?
Шеф любил устраивать такие экзамены – проверять зоркость и остроту взгляда своих послов. Конечно, мне было далеко до таких асов «финансового взвешивания» как Илья или набирающий в последнее время силу «Бурый» – Сергей Беремшин, постепенно теснящий наших фирменных «зубров» (или, по классификации шефа, «волчар») с их позиций.
Он уже сидит за столом совещаний по правую руку от Ильи. И так удачно, что если не считать места шефа (а не считать его в действительности мог бы только глупец или безумец, каковых в этом кабинете побывало, правда, немало, но ни один из них так ведь и не удостоился штатного места), то оно, пожалуй, было самым «начальствующим» и «демократическим» одновременно.
Все основные «игроки» были равномерно рассредоточены вокруг кресла Бурого. И, когда с некоторых пор шеф время от времени пытается играть в демократию (не уверен, что это бывает именно сознательная игра, может быть – это просто самообман «стареющего барона»), своим «заместителем» он назначает именно Бурого. Он даже провел пару каких-то «самостоятельных» обсуждений «в роли начальника».
Но ни Ильи, ни Бурого, на этот раз в кабинете не было, и вопрос адресовался именно мне. Выдержу я сейчас экзамен – полечу в Амгарск самостоятельно. Нет – будет со мной «помощник», чтобы, выражаясь на нашем жаргоне, «таскать портфель» за мной. (Я, вообще-то, и по натуре, и по классификации шефа, «одинокий волчара», и не люблю работать ни «под кем-то», ни «над кем-то», а «вместе с кем-то» удается крайне редко, пожалуй, я могу припомнить только наши ранние с Ильей командировки в Берлингуер, где мы пытались организовать производство керамических плиток из жженой опоки).
То есть формально в случае, когда рядом со мной будет некий «носильщик портфеля», я буду работать «над кем-то», но, как не скрывает своего отношения к таким тандемам шеф – этот Некто должен и «приглядывать» за мной («для пользы дела», разумеется), чтобы вечерами, в гостинице, давать советы «по деликатным вопросам». При этом советы будут такими, что я либо должен буду принимать их сам и сразу, либо получать озвученными уже в форме указаний по телефону из Моквы от Василия Васильевича.
Вот почему я внутренне собрался, сконцентрировался, и представил себе ещё раз кабинет Александра Петровича, амгарского директора по финансам, вспомнил его крупную, чуть рыхловатую фигуру в дорогом темно-неоловом костюме, открытое, не очень яркое, но весьма выразительное лицо с характерным, чуть «приглушенным» рисунком лицевых сосудов. Это однозначно свидетельствовало – не был он склонен к коньячным развлечениям, и решать вопрос нужно будет именно в кабинете, а водку с омулем пить за успех придется одному в гостиничном ресторане. На этом лице явно было «написано», что его обладатель не для того лишь явился в этот мир, чтобы мерить байбальскую тайгу с ружьишком на плече да гонять по Амгаре на «стосильной» яхте, распугивая по утрам браконьеров.
По густо ветвящимся ниточкам сосудов в лобовой части, да ещё такого «благородного» рисунка (почти как на портретах Рембрандта или Серова), легко было распознать его предрасположенность к умственной работе, причем рисунок был здорового оранжевого цвета.
Ознакомительная версия.
