Чуть ли не единственным местом в Бонжуре, где умерших по нелепому древнему обычаю опускали в землю, остался пятак под Наростом (и то лишь потому, что там у Нискирича фер Скичиры была прикопана родня). Остальных законы предписывали отправлять только в огонь. А если в масштабах полноценной войны в двух крупных и густонаселённых районах гнезда, то исключительно через печи промышленных масштабов…
Я часто заморгал и постарался стряхнуть капли пота так, чтобы не катились в глаза. Отпустил нос, кончиком пальца смахнул с бровей солёную влагу. Пикири продолжал вещать. Правдиво, убедительно, мощно.
Масла в огонь ситуации подливала откровенно барахлившая «мицуха», лишавшая стабильного централизованного планирования и кланы, и ракшак. И потому я был готов спорить на огромную сумму, что смирпы не посмеют рисковать. Равно как и зубастые защитники их интересов и кошельков.
Наконец пунчи Пикири умолк; коровы бездумно мычали, перепуганные и глохшие от взрывов. Прошло ещё несколько томительных секунд, но вот ракшак что-то провизжал, взрыкнули двигатели бронированных фаэтонов, и я отнял вспотевшую ладонь от рукояти башера на поясе.
По асфальту снова зацокали тяжёлые копыта рогатых. Младшие сааду затянули прерванные траурные напевы, и процессия двинулась дальше.
Я прикрыл глаза и постарался угомонить расшалившееся сердце, задышал глубоко и редко. В голове, несмотря на шум, скрип, подвывания служителей «Выжидательного Созерцания» и оглушительное мычание любимчиков Когане Но, снова заиграл «джаз».
Поёрзав, я попробовал расслабить напряжённые плечи. Попробовал лечь ровно и удобно, насколько вообще позволял проклятущий короб. Попробовал насладиться ритмично-рваными аккордами в голове.
И в тот же миг осознал, что эта сложная, неоднозначная музыка явно была из числа тех, что лучше всего воспринимаются именно в гробу. Что ж. Значит, время получать удовольствие, ведь не всем выпадает подобный шанс, не так ли?
Уложив левую руку на груди, я активировал «болтушку». В темноте скрипучего гроба её вспыхнувший экранчик показался таким ярким, что заставил болезненно зажмуриться. Полистав базу контактных ячеек, выбрал Сапфир.
Как она там? Далеко ли, в безопасности ли? Может, стоило связаться с ней раньше? Или хотя бы проверить активность «Ломкой горечи»? Байши, да ведь за минувшие пару дней я даже не выяснил, жива ли здорова синешкурка Пияна! И, что главное, не вернулась ли к опасному прокламаторству⁈
В тесноте трупного ящика прозвучал шёпот горячей клятвы узнать о судьбе Сапфир прямо сегодня же, но чуть позже. А пока я бросил в её ячейку вызов на очень важный разговор — если говорить едва слышно, то за стоном повозок и раненых, да бесконечным нытьём угоняемых животных меня не услышит даже самый ушастый ракшак.
Вызов оставался безответным. Минуту. Ещё одну.
И это несмотря на то, что присутствие подруги в Мицелиуме было подтверждено. Убедившись, что общаться со мной Сапфир не намерена (оставалось верить, что лишь сейчас, а не вообще), я переключился на запись голосовых сообщений.
— Привет, детка… байши… привет, Сапфир… да байши! Привет, Пияна. Я понимаю твоё нежелание говорить со мной. Но у меня есть важное сообщение. Предполагаю, что ты можешь вспыхнуть и оборвать, но прошу, выслушай до конца.
Я задумался под нарастающие и стихающие звуки «джаза»; прислушался сквозь скрип десятков гробов и недовольную перекличку рогатых. Конечно, впечатление могло быть ошибочным, но, похоже, процессия покидала Глянец, как я и просил Пикири — над Седьмой улицей, без сворота на Роки-Фор-магистраль.
Я приблизил «болтушку» к губам и зашептал:
— То, что я скажу дальше — не слухи, а проверенная информация. Бонжур собираются раздавить. Смять старые порядки и насадить новые, ничуть не лучше «заполночных», но это всё потом. А сейчас наши улицы попытаются поджечь. И совсем скоро Нискирич кое-что сделает, чтобы остановить этот пожар, сисадда? Поверь, он сделает это не ради процветания «Детей заполночи» и не ради прочих казоку. Это ради района. Скичира и его Когти сойдутся на переговорах с «Вёрткими прыгунами», сисадда? Должен быть заключён временный мир и союз, судьями станут «Жёлтые котелки». В эту спайку призовут все прочие мелкие кланы Бонжура, а ещё всех, кто хочет дать отпор «Уроборос-гуми» и ракшак.
Я облизал пересохшие, но при этом солёные от пота губы, пожалев, что так и не обзавёлся трубочкой, как у Чим-Хана, чтобы прямо сейчас глотнуть из заветной фляги. Вздохнул. Закончил:
— И если ты… если Моноспектральная Чапати ещё верховодит своей станцией… или прямо сейчас взвешивает за и против, то я прошу её сделать так, чтобы об этих новостях узнал весь Бонжур. Чтобы те, кто не собирается воевать, прятались или уходили на запад района, к геджеконду и за каналы, сисадда? Сделай это, прошу. Если не для меня, так для Бонжура.
Подумал, и всё-таки добавил:
— Мы не можем остановить то, что началось. Но можем максимально обратить в свою пользу…
Интересно, Сапфир распознает неуверенность в голосе бывшего друга?
Байши, теперь мне ещё сильнее захотелось глотнуть паймы…
Отключив гаппи, я снова попытался угадать, где сейчас нахожусь.
Судя по звуковым фрагментам из-за пределов шумового кокона процессии, мы вывернули на окраину Тысячи Дорог. А ещё стало заметно, что вот теперь-то сирены воют без стыда и скромности — слева и справа, с севера и востока, пронзительным плачем опутав будто бы всё гнездо, как рой жутких кусачих насекомых.
В памяти в очередной раз невольно проступили воспоминания того злосчастного утра, когда всё началось. И если бы я только не ответил на назойливый вызов заспанной синешкурки, то многие славные чу-ха…
…повозка остановилась.
По пластиковой крышке гроба заскрежетало, это младшие сааду начали разбирать маскирующую пирамиду. Сквозь щели пробился солнечный свет, а затем крышку сняли, и он ворвался внутрь в полную силу, заставив зажмуриться.
Прикрываясь рукой, я сел в гробу и покрутил затёкшим торсом.
Пикири стоял рядом, ехидно щурясь из-под крохотных круглых очков.
Оглядевшись, я убедился, что колонна служителей Когане Но действительно достигла границы Гариб-базара. Бурлящего, шумного и по-прежнему неуёмного, будто бы огромный рынок и не знал, что началось в считанных километрах на запад. А там, кстати, в небо целило всё больше дымных столбов, и скорость развития событий заставила испытать довольно гадкий укол страха.
— Ну что, сынок, ты доволен?
Было сложно понять, действительно сааду Пикири интересно, или это хорошо прикрытый сарказм.
— На все сто. — Я помял бёдра, покрутил хрустящей шеей. — Единственные крысы гнезда, по-настоящему стоя́щие на своих убеждениях, это вы с Ганконой! — Всё ещё не спеша выбираться из уютненького гроба, вынул флягу, с удовольствием отпил и протянул сааду. — Благодарю, старый друг! Понятия не имею, что бы без тебя делал…
Тот улыбнулся. Пробормотал короткую молитву, осенил гробы вокруг меня ритуальными знаками, и с печальным вздохом вылил в приоткрытую пасть щедрый глоток паймы.
— Это колесо жизни, пунчи Ланс. — Он задорно хрюкнул и дёрнул себя за усы. — Ты призываешь смерть на улицы родного района, эта смерть не выпускает тебя с этих улиц, и тогда ты призываешь служителей смерти, чтобы они помогли тебе выбраться.
Выпитая пайма чуть не попросилась наружу.
— Яри-яри! С чего ты вообще взял, что я призываю смерть⁈
Он снова улыбнулся. Глаза едва заметно блестели, то ли от выпивки, то ли от совершённого похода.
— Разумеется, это лишь метафора, терюнаши.
Ага, точно. Таким манёвром всегда проще простого отскочить от истинного смысла слов. Но я не позволил настроению рухнуть в яму, вместо этого уточнив:
— Тебе точно не нужна помощь? Одно только слово, и Нискирич тут же окажет вашему храму…
— Зачем заставляешь повторяться?
Пикири сделал ещё один небольшой глоток, довольно пискнул, покачал головой и вернул мне флягу.
— Пунчи Ланс, — сказал он негромко, утирая усы и оглядываясь на терпеливо ожидавших прислужников, — я не понимаю, что происходит. Не знаю, что ты задумал. Но от всего сердца желаю тебе удачи. Береги себя, терюнаши. Пусть Благодетельная Когане Но раскроет над тобой свою невесомую шаль, защищающую от невзгод! И помни, я по-прежнему не считаю тебя про́клятым…
