Ознакомительная версия.
– Нэрис? – раздалось у нее над головой. – А ты что тут делаешь, девочка? Или Вильям все семейство с собой приволок?
– З-здравствуйте, – выдавила из себя леди Мак-Лайон. И, опершись о протянутую Олафом руку, с трудом поднялась. – Мы… видите ли, так получилось, что…
Но Длиннобородый ее не слушал. Его цепкий взгляд скользил по лицам помятых гребцов. Он искал среди них друга – искал и не находил.
– А где Вильям? – Широкие брови конунга тревожно дрогнули. – Гуннар! Ты что же, поросячий хвост…
– Я все объясню. – Из-за спин сгрудившейся на снегу команды, прихрамывая, выбрался какой-то человек.
«Не норманн, – отметил Олаф, замолкая. – И на слугу не похож. А ведь где-то я его раньше уже видел!»
– Лэрд Вильям не смог приехать, – отвесив почтительный поклон, сказал шотландец, взглянув в лицо Длиннобородому ясными серыми глазами. – Здоровье не позволило. Простите, что явились незваными, конунг. Но мой тесть очень высоко ценит вашу дружбу. Поэтому мы, в некотором роде…
– Ясно, – проскрипел Олаф, не дав ему закончить. – Вы за него. Что ж… Печально, врать не стану, очень я Вильяма ждал! Ну да противу природы не попрешь. Сам давно не мальчик. Эйнар опять же рад будет.
Конунг, сделав супругам приглашающий жест рукой, повернув голову и гаркнул:
– Ульрик! Кончай канитель!.. Лошадей сюда, быстро! Нечего гостей почем зря морозить. Гуннар, вы с нами?
– А ты как думал? – мстительно проворчал капитан. И, бросив прощальный взгляд на истерзанный корабль, принялся выпутываться из оборванных складок шатра.
Гребцы, перешептываясь между собой, взялись за сундуки. Они устали, не чувствовали рук после недавней бешеной гонки, но все это были уже сущие пустяки. Главное, что они вернулись домой – все, до последнего человека. И с честью исполнили волю конунга.
А это Длиннобородый ценил превыше всего.
Олаф привел с собой всего человек тридцать, прочие оказались жителями порта и на пристани собрались только из любопытства – за зиму даже в таком многолюдном месте мхом покроешься, кораблей приходит мало. К тому же недавняя гонка, окончившаяся победой соотечественников, вызвала среди местных большое оживление. Ярла Гуннара шумно поздравили, восславили Одина, помахали дружине конунга шапками вслед и вернулись к своим делам. А низкорослые мохнатые лошадки, с места взяв неторопливой рысью, привычно потянулись вверх по горной тропе. Она была достаточно широкой, чтобы всадники могли выстроиться парами.
Лошадей Олаф Длиннобородый взял с запасом, так что трястись на сундуках никому не пришлось. О чем конунг вскоре сильно пожалел – когда пришедший в себя Гуннар, вспомнив о главном виновнике известных событий, взялся за вождя со всем усердием. Во главе вытянувшегося лентой отряда скакал десяток впередсмотрящих, позади грохотали возы с подарками и личными вещами, в спину дышала дружина ярла, так что деваться Олафу было решительно некуда. Нэрис, чья лошадь шла через одну от коня конунга, прислушалась к долетающим спереди цветистым проклятиям и смущенно потупилась. Гуннар, как всегда, посторонних ушей не стеснялся. И даже то, что ругаемый был его повелителем, пыла склочного норманна не охладило… Конечно, Олаф в долгу не оставался – на то он и старший, на то он и конунг, но яснее ясного, что еще до Бергена старые товарищи успеют десять раз помириться, вновь разругаться и опять помириться. «А по прибытии небось еще и напьются», – подумала леди Мак-Лайон.
Она обернулась – Ивар ехал позади, у самых возов, бок о бок с поникшим Тихоней. Норманн растерял весь свой недавний пыл и сейчас, нервно мусоля пальцами гриву своего коня, рассыпался перед хозяином в длинных извинениях. Лорд понимающе кивал, успокаивал и украдкой позевывал в воротник: пребывая в смятенных чувствах, Ульф, как правило, становился косноязычен и нуден до ужаса, а его несвязное бормотание и вовсе нагоняло на слушателя смертную тоску. Но Ивару, так же как и Олафу, деваться было некуда, так что приходилось терпеть. Нэрис послала супругу сочувственный взгляд и скосила глаза на покачивающегося в соседнем седле Творимира. За все эти десять дней она, к собственному стыду, не сказала телохранителю мужа и двух слов. Боялась, что сызнова начнет реветь, и тогда… Ивара ведь не на пустом месте гончей прозвали. Он же всю душу расспросами вынет!.. В ночь перед отъездом Нэрис спасли только сборы да поздний час, к утру она уже взяла себя в руки, а в поездке советнику было определенно не до ее странного поведения. Но сейчас дело другое. Упаси господь с собой не совладать! Творимиру-то что, он до бесед невеликий охотник, а уж с женой командира ему и вовсе говорить не о чем. А вот Ивар, пожалуй, от перехода через день-другой отойдет, выспится и наверняка задумается: что это любезная супруга от его телохранителя с трясущимися поджилками шарахается? «Нет, этого допустить нельзя, – решила леди. – Надо собраться. Будем считать, что брауни ошибся. Или вовсе мне ничего не говорил! Так оно всем спокойнее будет». Нэрис вдохнула, выдохнула, придала своему лицу чуть скучающее выражение и, храбро взглянув на русича, сказала светским тоном:
– Интересно, что с Ульфом на корабле тогда стряслось? Он, часом, не берсерк[12] ли? Вы не знаете, Творимир?
– Эх, – пренебрежительно отозвался тот. И покачал головой.
– А что же он так взбудоражился? – не отставала ободренная хорошим началом леди. – Чуть вплавь не бросился ведь! Я поняла, что норманны с данами не дружат, но чтобы уж так-то?
Творимир, чуть повернув голову, бросил на поникшего Ульфа долгий оценивающий взгляд. Берсерк? Да где там!.. На Русь норманны приходили частенько. Правда, не столько пограбить (так им и дали, как же!), сколько чтобы наняться в дружину. Служить у русских князей многие почитали за честь, особенно если вспомнить, что князья эти нравом да привычками от тех же конунгов не слишком отличались. Так что бывший воевода во время оно на северян насмотрелся – во! И помянутых «берсерков» среди всей этой шайки-лейки тоже встречал не единожды. Но Ульф? Сказки! Воитель он отменный, не чета многим, да только голову в бою еще ни разу не терял – уж Творимир-то знает, видел. Мухоморов тутошних Тихоня не жрет, пеной с губ во врага не плюется, на клинки голой грудью тоже не лезет. А чего сорвался тогда – так кто ж его поймет? Одно слово – север! Под коркой ледяною горн кузнечный пышет…
– Ничего не понимаю, – вздохнула Нэрис. – Может, его гребцы бражкой своей угостили? Во хмелю и не такие дурят. Он же на Ивара сроду голоса не повышал. А тут – «уйди, дубина»… И было бы из-за чего!
– Так ведь и было, госпожа, – раздалось сзади.
Ознакомительная версия.
