Алексей Кувшинников - Звездный час астронавта Бейтса

Хорошо бы все-таки задать эти вопросы Джиму, старине Джиму, которого я не видел уже лет пять, но с которым у нас в прошлом так много общего — работа, судьба, победы, неудачи, упорство… Интересно, помнит ли Джим, как я обещал, если дорасту до командира миссии, свозить его в космос на своем «шаттле», если понадобится — хоть зайцем… А может, его теперь тоже мучают сомнения? И он не знает, что не одинок, нет, уже не одинок в этой своей способности сомневаться, присущей только естественному, человеческому интеллекту. Электронный разум на сомнения не способен… Но если их двое — значит, могут, должны быть и другие, раз есть двое — должно быть много, бесконечно много других. Это один — исключение. Два — это уже правило…

Бешеное буханье барабана мало-помалу затихло, уступив место флейте. Мелодия стала более спокойной, задумчивой. На углях остался один танцор. Он — другого слова не подберешь — бродил по огню, словно глубоко погруженный в свои мысли, словно решал для себя что-то. Проходя стряхнул с пятки прилипший к ней уголек. Присел на корточки, достал из кармана рубахи пачку сигарет, вынул одну, зажал в уголке рта, провел ладонью по углям, выбрал приглянувшийся, покатал алый камешек с ладони на ладонь, взял в щепоть, неторопливо прикурил. Попыхивая сигаретой, поднялся, подошел к краю круга, скинул рубаху и лег голой спиной на угли, до пояса, подложив под голову руки. Неторопливо поднялся, поклонился публике и двинулся к выходу со сцены. Он прошел мимо Бейтса, на расстоянии протянутой руки. Спокойное лицо, чуть запавшие от усталости глаза. Астронавт, приглядевшись, едва удержался, чтобы не ахнуть. Танцор насквозь промок от пота — штаны, рубаха, волосы, блестело влагой лицо, руки…

В-третьих, какая связь между облаком и созданием электронно-космического генерала? Да никакой. В конце концов, черт с ним, с облаком. Есть, оказывается, куда более интригующие тайны…

Бейтс машинально провел рукой по лбу и удивленно отдернул ее, почувствовав холодную влагу и холодную мокрую рубашку, противно прилипшую к спине.

Сквозь наполовину прикрытые жалюзи в комнату проникал пепельно-серый свет раннего утра. В полумраке его тусклое тление казалось осязаемо вязким. Приподнявшись на локте, Бейтс нащупал на тумбочке рядом с кроватью часы и поднес их к глазам. Бледно светившиеся стрелки неожиданно вызвали какие-то загробные ассоциации, и Бейтс поспешил включить ночник.

В комнате стояла глубокая тишина. Лишь тикали у лица часы, да шуршал в окно промозглый зимний дождь. Бейтс приложил часы к уху. Уверенный, четкий звук работающего механизма заставлял капельный шорох отступить. Но стоило убрать руку, как вновь становился слышен стук дождя, настойчиво просившегося в окно.

Со вздохом опустившись на подушку, Бейтс прикрыл глаза. Подумалось: «У каждого под рукой есть свой персональный мирок. Уйти в него не составляет труда — и все вокруг покажется четким, незыблемым. Неважно, что в большом мире идет дождь. Здесь тепло, сухо, уютно. Велик соблазн запереться в этакой раковине и неторопливо жить, качаясь словно маятник в часах: от вечера к утру, от утра — к вечеру… Вроде движешься, а все остаешься на месте».

Бейтс решительно откинул одеяло и кряхтя поднялся. Прошлепал босиком до окна, дернул за шнурок. За жалюзи открылась панорама мокрых городских крыш под тяжелыми серыми тучами. Стекло чуть отражало рассеянный свет ночника, и на фоне отсыревшего пейзажа Бейтс увидел мертвенно-прозрачные черты своего лица, прорезанные решеткой жалюзи. Порывом ветра капли задуло в стекло, и город расплылся, будто слезы навернулись на глаза. Лицо, напротив, стало более четким. Невесело усмехнувшись, Бейтс подмигнул голове за стеклом. Та вяло мигнула в ответ, растянув губы в неестественной, неживой улыбке. Бейтс резко дернул за шнурок. Жалюзи захлопнулись.

Свое подавленное настроение Бейтс был склонен объяснять наложением друг на друга сразу нескольких причин. Тут и задержка обратного рейса в Вену, в результате которой Бейтс добрался до кровати только в половине третьего утра, и кошмары, мучившие его на протяжении всего остатка ночи, и слишком жаркая перина — ну и, не в последнюю очередь, определенная неумеренность в употреблении «Тракии», продолжавшемся не только всю дорогу в аэропорт, но и почти весь полет.

Некоторый прилив оптимизма Бейтс ощутил только после плотного завтрака с большим количеством восхитительной простокваши. Когда, предусмотрительно одевшись потеплее, астронавт вышел на улицу, настроение у него поднялось еще на ступеньку. В конце концов, даже погода оказалась не столь уж гадкой. Дождь кончался, подмораживало.

Найти Корнхойзера оказалось делом нелегким. Кроме его имени Бейтс ничего не знал, а центральный информационный компьютер с утра, как назло, сломался. Пришлось взяться за толстенные справочники работающих в Вене сотрудников международных организаций. В результате до кабинета своего старого приятеля астронавт добрался только к половине первого дня.

Джим Корнхойзер немедленно прекратил административный процесс, сгреб Бейтса в охапку, свободной рукой прихватил миленькую брюнетку по имени фрейлейн Андреа Шульте, оказавшуюся, как выяснилось позже, не только личным секретарем, и голосом, не терпящим возражений, объявил о том, что приглашает всех провести выходные дни — а дело было в пятницу — в горах. Бейтс и Корнхойзер с юности увлекались горными лыжами и в свое время, поддерживая тесные приятельские отношения, катались вместе каждую неделю.

Бейтс согласился без колебаний, ничуть не смутившись гримаской разочарования, мелькнувшей на кукольном личике фрейлейн Шульте. Очевидно, поездка в горы была запланирована заранее, но в несколько более узком кругу. «Ничего, — подумал Бейтс, — я в понедельник отправлюсь домой, а у вас, голубки, впереди еще весь сезон…»

Бетонная лента Западного автобана с ровным гудением струилась под колесами ярко-красного БМВ Корнхойзера. «Умеют, пивовары, чтоб им кожаным задом к лавке приклеиться, строить дороги и машины», — усмехнулся про себя Бейтс, вспомнив невесть когда запавший в голову факт. Западный автобан, соединяющий Вену с Зальцбургом и с автострадой, ведущей дальше на Мюнхен, появился на свет во время «аншлюса», и до сих пор машины катятся по бетонному покрытию, уложенному рабочими батальонами «третьего рейха».

Совершенный автомобиль мчался, казалось, сам по себе. Сидевший за рулем Джим включил «автопилот», автоматически поддерживавший скорость, ему оставалось только чуть корректировать рулем порывы бокового ветра да время от времени мигать фарами, прося тихоходов освободить левую полосу. Сидевшая впереди Андреа непрерывно курила. Бейтса несколько удивило исходившее от нее ощущение внутренней напряженности.