— Бежим! — крикнул Кузя.
Впрочем, его крик более всех предназначался Ваське, другие тоже увидели нечто за его спиной и, повскакивав с мест, бросились прочь, в сторону ясинских огородов.
Авдотьину бы устремиться вслед за ними, но ему захотелось непременно узнать, что же это такое было, от что его друзья порскнули прочь…
Он повернул голову, и в этот момент железные руки сомкнулись на его плечах, не давая встать со ставшего отчего-то совсем не удобным камня…
Настроение у Пареева было препоганым. Весь день он писал отчет о своей месячной работе, чего терпеть не мог, и под конец утомился настолько, что захотел развеяться. Он пошел к Ане, посидел у нее с полчаса, но, против обыкновения, это ему не принесло облегчения: девушка была какой-то рассеяной, жаловалась на усталость и головную боль, от поцелуев уклонялась и, по всему видно было, с нетерпением ждала, когда он уберется.
Пареев и убрался. От этого его настроение испортилось еще больше, и у него появилось непреодолимое желание сорвать свое раздражение на ком бы то ни было. Однако на улицах, как назло, было все спокойно, чинно и мирно. Если народ и пьянствовал, то, очевидно, по домам, на улицы не выходил и общественный порядок не нарушал.
Обойдя Ясино и не обнаружив никакого криминала, Виктор решил потрясти молодежь. Места их сборищ, как близлежащие, так и отдаленные он знал наперечет; наредко он устраивал набеги, нередко задерживал подростков либо пьяными, либо с порнографическим журналами, либо и пьяными, и с порнографическими журналами. Подростков он как правило доставлял родителям на расправу, а журналы конфисковывал «как вещественные доказательства», иными словами — в свою пользу.
Но, должно заметить, от таких действий участкового нравы в Ясино совсем не улучшались.
…На этот раз ему повезло. И тащиться далеко не пришлось. Щеглы собрались в самом близком к Ясину месте, в карьере, что на задах огородов.
Пареев изумился, как не услышал их, когда ходил по деревенским улицам: юнцы галдели так, что, казалось бы, и до райцентре долетали их вопли. Причем, судя по дурацким фразам, что слышались за кустами, и характерным наезжающим интонациям, юнцы были пьяны.
«Попались, голубчики,» — мстительно подумал Пареев, выходя из-за кустов.
Он подошел слишком поздно и всего, что о нем говорилось, не слышал, но пацаны-то этого не знали; более того, многим из них, а Петьке в особенности, показалось, что участковый сидел в кустах изначально, наблюдая, как они тут бражничают и поливают его грязью… И час расплаты настал…
— Сиди, — почти ласково проговорил Виктор дернувшемуся было вслед товарищам Ваське. — У нас с тобой другой маршрут…
На две трети пустая бутыль стояла тут же, в небольшом углублении возле камня, на котором мгновение перед тем сидел Ванька. Рюмка валялась рядом.
Окинув учиненное им разорение цепким милицейским взглядом, Пареев удовлетворенно хмыкнул.
— Пьем, значит, — сказал он словно в задумчивости, не отпуская, однако, Ваську. — Лица, не достигшие двадцать одного года… впрочем, насколько я знаю, не достигшие и восемнадцати лет, потребляющие спиртные напитки… Да, куда катится наше общество?
Участковый изобразил сокрушенный вздох.
— Пусти, — прошипел Васька.
— И еще тыкают старшим по возрасту…
— Козел!
Будь Васька трезв, то вся его наглость не позволила бы ему сказать это менту, тем более Парееву, который неплохо его унял за проявление гораздо меньшей непочтительности. Но пьяного его понесло, да так, что он не в силах был остановится, а Виктор, ошеломленный столь внезапным натиском, был не в силах остановить.
— Сука, — выкрикивал он. — Мент паршивый! Я тебе это припомню! Я в про…прокуратуру (Васькин язык с трудом выговорил длинное слово) на тебя пожалуюсь! Тебя упекут, и урки тебя распетушат…
Опять же, будь Васька трезв и посмотри он на себя ругающегося со стороны, парень бы узнал для себя немало интересного, в частности, о своих планах касательно Пареева и о грядущей судьбе участкового, которая постигнет мента благодаря его, Васькиному, вмешательству. Так же он услышал бы много новых слов и словосочетаний, которые в другое время и в голову ему не могли прийти. А высказать такое менту… Для этого надо было быть самоубийцей.
Очевидно, Виктор придерживался того же мнения и просто не верил своим ушам, а словесный Васькин понос все не иссякал.
Но всему приходит конец, пришел он и ментовскому удивлению. Дернув головой, словно отгоняя наваждение, Пареев что есть силы схватил Ваську за плечи, рванул его с камня, на котором он по-прежнему сидел, и тряхнул так, что у того клацнули зубы.
Авдотьин мгновенно заткнулся и с ужасом посмотрел на Виктора. До его одурманенного алкоголем сознания внезапно дошло, что он тут только что наговорил.
Затем, высвободив одну руку, Пареев коротко замахнулся и резко ударил Ваську куда-то в бок, да так, что у того перехватило дыхание.
— Скажи спасибо, недоносок, что Анька твоя сестра, — прошипел он. — А то бы я тебя, чмошника, тут так бы отделал, что мамочка бы не узнала.
Васька поднял голову и с ненавистью посмотрел на своего мучителя…
— Ко… — начал было он, но новый удар по почкам не дал этой попытке заговорить осуществиться.
— Слушай меня, сученыш, — начал Виктор. — Сейчас мы пойдем к тебе домой, и ты расскажешь там про свое скверное поведение. И маме расскажешь, и папе, и сестре. И попросишь прощения. И пообещаешь, что никогда больше не будешь…
— Что? — прохрипел Васька.
— Что-что? — не понял Пареев.
— Что я больше не буду?
— Что?… — мент на мгновение задумался. Он и сам до конца не представлял, за что же должен Васька просить прощения. И чего он никогда не должен больше делать. — Ладно, скажешь, что не будешь больше пить…
«Ох и чушь я несу, — думал Пареев про себя. — А мне-то на кой черт это надо. Анька меня и так любит… Вот женюсь на ней, так займусь воспитанием этого придурка, а не женюсь — на кой черт он мне тогда сдался. Хотя… Я ж мент в конце концов…»
Такие сумбурные и бестолковые мысли толклись в голове Виктора Пареева, когда он вел Ваську, крепко держа его за локоть, по направлению к дому Авдотьиных. В другой руке он нес недопитую бутылку самогонки и мучился вопросом, куда бы ее до поры припрятать, чтобы потом забрать. Сначала он хотел отпустить Ваську на все четыре стороны, а сам уединиться дома с бутылкой, чтобы воздать должное самогонке Ванькиного отца, но, с другой стороны, ему так хотелось лишний раз показать Авдотьиным-старшим, как он заботится об их семье и, в частности, о воспитании их младшего сына…
