Ознакомительная версия.
– …Мессинг, – с деланной бесстрастностью подсказал Гоша.
Он слушал молча из последних сил. Он снова вступил в нечеловеческую борьбу с остатками собственного здравого смысла, и если бы не первая убедительная победа над собой в противостоянии с Игнатом, Аполлоном и биржей, психически нормальный русский интеллектуал Колесов все же вызвал бы неотложку.
– Дальше иду на контроль к таможне. Ставлю сумку под рентген. Ну, блин, ни малейшего страха и сомнения! Ни на грамм! А в ней ведь только слепой или подкупленный не заметит произведение искусства, да еще здоровое такое. Хренушки! Проехал Аполлоша как миленький, мужик в аппарат глядел, слова не сказал, и ничего даже не пискнуло. Зато, Гоша… – тут Игнат хлебнул из штофа, наклонился ближе к другу и едва различимым шепотом, словно именно с этого момента их начали прослушивать, выдохнул: – …я заметил. Видел я этот рентген, зайдя со стороны мужика. Никакой фигуры в сумке не было. Вот тебе крест святой, а я, между прочим, крещеный, скрывал, как ты знаешь, от компартии. Беру я сумку с этого транспортера, а она вес не изменила, я же чувствую. Отошел, заглянул в нее. Там он – парень-то наш бронзовый! Лежит, запеленатый, как и был.
Глава вторая. Великий завет Аполлоши в Элладе
Игнат сделал еще один хороший глоток.
– Подробности полета опускаю. Ничего не происходило. Сидел, кирял помаленьку. Стыковка в Афинах. Ждал два часа. Ни там, ни на Родосе греческая таможня никакого интереса к нам не проявила. Шлепнули отметку, что въехал, и привет. Прилетел поздно вечером, добрался на такси до отеля «Парфирас» в местечке Мандраки.
– Это он тебе номер бронировал? – хмуро поинтересовался Гоша.
– Вот козел! – как-то очень трезво и по-доброму отреагировал Игнат. – Или ты думал, что я всю жизнь мечтал в эту Мандраку попасть и именно в эту гостиницу? Короче, спустился в ресторан, пожрал, выпил еще малость и завалился спать. А утром повел его к морю, в порт…
– Пове-е-ел? – Тут уж Георгий Арнольдович пришел в бешенство. Он вскочил, намереваясь немедленно покинуть этот театр пьяного абсурда. Запредельная, умопомрачительная картина вспыхнула в воображении: бухой в лоскуты Игнат ведет за руку к Эгейскому морю бронзовое изваяние, а оно почему-то упирается…
– Ну понес, понес, конечно! В сумке. Чего ты взвился, как пришпоренный?! Сядь, успокойся… На вот, водочки выпей!
Гоша пересилил себя и с несвойственной ему жадностью влил в горло штоф, заботливо наполненный Игнатом до краев. И снова впал в обреченность и апатию.
– Короче, вошли в порт Мандраки, там еще у входа олень с оленихой стоят… Спокойно, спокойно! Статуи, а не живые, – на всякий случай поспешно добавил путешественник, заметив в Гошиных глазах новый всполох безумия. – Тут он велит мне дойти до самого края мола – ну, мысленно велит. Потом командует: «Доставай!»
– Что «доставай»? – тупо спросил Гоша, не поднимая глаз. Сознание снова рвалось в неведомую бездну.
– Что– что, – передразнил рассказчик. – Хер в манто!
– Пошлятина, Игнаша, казармой воняет! – автоматически пробурчал Георгий Арнольдович, понимая, сколь неуместно сейчас «окультуривать» полковника.
– А ты вопросы идиотские не задавай! Дальше… Вокруг ни души, утро, не сезон, туристы еще не понаехали. Вынимаю, ставлю у края причала, лицом к морю. Отхожу в сторонку. Бронза на утреннем солнце заиграла, словно ожила, красиво гляделся наш Аполлоша, лучезарный такой, гордый. Минут десять. Потом слышу: «Уходим!» В сумку, в отель. Вещи покидал, расплатился и в аэропорт. Все в обратном порядке. Я у греков тоже в рентген сумел заглянуть. Никакого даже контура статуэтки не просматривалось, представляешь?
– Покажи паспорт.
– На! – Игнат вытащил из ящика стола и сунул под нос Георгию красную книжицу.
Колесов раскрыл, немногочисленные визы и штампики расплывались. Он нашел четыре последних: выехал-въехал-выехал-въехал. Шенгенской визы не обнаружилось.
– Налей!
Игнат с виноватой услужливостью наполнил штофик для друга. Георгий Арнольдович выпил залпом до дна. И как-то сразу потерял ориентиры. Стало хорошо и спокойно. Он вырубился.
Большой художник и гуманист Игнатий Васильевич Оболонский подарил Гоше час забытья, хотя лишь бог один знает, чего это ему стоило. Его распирало желание рассказать наконец о главном. Растолкал.
– А теперь слушай, Гошка! Там, в отеле, когда я его пеленал и в сумку укладывал, он отдал приказ.
Разлепив веки, Колесов в эту же минуту жутко захотел снова их сомкнуть и проснуться в том благословенном времени, когда никакой биржи не было, Аполлон покоился на антресолях, он писал сценарии для научпопа, с наслаждением корпел над терцинами Данте и они с Игнашкой просто жили, дружили и играли в шахматы.
– Значит, так… Первое: мы прекращаем игру. Ва-аще…
– Слава богу! – заплетающимся языком промямлил Георгий Арнольдович. – Неужели и ему осточертело? Каникулы, что ли?
– Нет, Гошоночек ты мой дорогой! Кризис. Этот Иноверцев даже не представляет, до какой степени. Страшный обвал экономики всего мира. Банки горят. Биржа летит в пропасть к едреням собачьим. Но без нас, Гошенька, без нас.
– А мы куда летим?
– Мы… – Игнат выдержал мхатовскую паузу, – Мы немедленно, за два-три дня, забираем все бабки с биржи. Все сорок наших семь миллионов. Или шесть – не помню. Оставим условно тысячи по две, чтобы счет не закрывать! Конечно, с учетом Утиста и Любаши. Их тоже оголяем подчистую. Что обещали – отстегнем.
– И что ты будешь с этим баблом делать? – постепенно трезвел и просыпался Гоша. – Хочешь уехать? Валяй, но без меня. Я передумал. У меня здесь дела.
– Э-э не-е-ет! – протянул Игнат и вложил в улыбку всю лукавую мудрость нового русского предпринимателя. – Никуда мы не едем. Пока. Мы их – вложим. Все. Вторая серия завтра. Иди спать. Я еще должен вызвонить Любаню и Утиста… – Он почтительно взглянул на Аполлошу и внушительно добавил: – …и проконсультироваться.
Игната распирало, но он решил сохранить интригу.
Глава третья. Вернуть любой ценой
Инга Михайловна трудно возвращалась к реальности после короткого, неспокойного сна, который был подан как высшее благодеяние только в три ночи. Веки толком еще не разлепились, а что-то будоражащее, смутное вцепилось в сознание и заставляло вспомнить, вспомнить… Ах да, 15 мая, знаменательная дата. Сегодня ровно месяц, как он не появился в спортзале. Вечерний звонок Босе на мобильный. И эти слова, которые зарезали: «Знаешь, мамочка, у меня наметилась длительная служебная командировка И вообще… Ты баба молодая, красивая, с темпераментом, быстро себе другого найдешь мужика, а я, уж извини, соскакиваю… Устал, и все такое… И если честно, любовь тут у меня вышла с одной девочкой, так что… не звони больше, будь здорова, я сам как-нибудь звякну».
Ознакомительная версия.
