в том, чтобы посоветовать их жертвам надевать «доспехи».
Эбигейл просто решила делать так, а мы с Эмили просто последовали за ней. Слишком поздно я стал упрашивать, умолять ее остановиться, отступиться. Мы могли бы продать наш дом и перебраться куда-нибудь подальше от соблазна схлестнуться в схватке с остальным человечеством, подальше от океана ненависти, в котором тонули.
Однако предложенные Сарой «доспехи» вселили в Эбигейл ложное ощущение безопасности, подтолкнули ее удвоить свои усилия в борьбе с троллями. «Я должна сражаться за свою дочь! – кричала она мне. – Я не могу допустить, чтобы ее память оскверняли!»
По мере того как тролли усиливали свой натиск, Сара присылала все новые и новые заплаты для «доспехов». Она добавляла такие слои, как «дополнительные средства борьбы», «самомодифицирующие распознаватели кодов» и «автовосстановители изображений».
Снова и снова «доспехи» держались какое-то недолгое время, после чего тролли находили способы их преодолеть. Свободный доступ к искусственному интеллекту означал, что им были известны все технологии, которыми пользовалась Сара, и у них имелись машины, которые также могли обучаться и настраиваться.
Эбигейл не желала меня слышать. Она оставалась глуха к моим мольбам; быть может, ее «доспехи» научились видеть во мне лишь еще один злобный голос, который нужно было заглушить.
ЭМИЛИ ФОРТ
Однажды мама в панике прибежала ко мне.
– Я не знаю, где она! Я ее не вижу!
Она не разговаривала со мной несколько дней, одержимая проектом, в который превратилась Хейли. Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что она имела в виду. Я села вместе с ней за компьютер.
Мама ввела адрес мемориального видео Хейли, которое просматривала по несколько раз в день, чтобы набраться сил.
– Его там нет! – воскликнула она.
Мама открыла в облаке наш семейный архив.
– Где фотографии Хейли? – спросила она. – Вместо них одни крестики!
Мама показала мне свой телефон, свой планшет, внешний накопитель с резервными копиями.
– Нигде ничего нет! Ничего! Нас взломали хакеры? – Ее руки беспомощно трепетали перед грудью, словно крылья пойманной птицы. – Она просто исчезла!
Не говоря ни слова, я подошла к шкафу и достала альбом со старыми фотографиями. Раскрыв его, я нашла семейный снимок, на котором Хейли было десять лет, а мне – восемь.
Я показала его маме.
Еще один сдавленный крик. Дрожащие мамины пальцы стучали по лицу Хейли на фотографии, ища то, чего там не было.
Я поняла. Мое сердце наполнилось болью, жалостью, поглотившей любовь. Я мягко сняла с маминого лица очки.
Она уставилась на фотографию.
– Ты ее нашла! – всхлипнув, стиснула меня в объятиях мама. – О, ты ее нашла!
Мне показалось, будто меня обнял чужой человек. Или это я сама стала для мамы чужой.
Тетя Сара объяснила, что тролли проводили свои атаки очень тщательно. Шаг за шагом они обучили «доспехи» моей матери воспринимать «Хейли» как источник горя.
Однако у нас дома произошло и другое обучение. Родители теперь обращали на меня внимание только тогда, когда я делала что-то, связанное с Хейли. Казалось, они больше не видели меня, будто стерта была именно я, а не сестра.
Моя скорбь стала черной, гнойной. Ну как я могла соперничать с призраком? С идеальной дочерью, которая была потеряна даже не один раз, а дважды? С жертвой, требующей постоянного покаяния? Мне было жутко от подобных мыслей, однако остановиться я не могла.
Мы тонули под чувством своей вины, каждый поодиночке.
ГРЕГГ ФОРТ
Я винил во всем Эбигейл. Мне стыдно это признать, но было именно так.
Мы кричали друг на друга и били посуду, воспроизводя полузабытые ссоры между моими родителями, когда я был маленьким. Терзаемые чудовищами, мы сами превращались в чудовищ.
Убийца отнял у Хейли жизнь, а Эбигейл принесла ее образ в жертву бездонному аппетиту интернета. Из-за Эбигейл мои воспоминания о Хейли навсегда будут пропущены через ужасы, последовавшие за ее гибелью. Она привела в действие машину, которую собрали отдельные человеческие существа в один огромный коллективный искаженный взгляд, машину, которая перехватила память о моей дочери и перемолола ее в непрестанный кошмар.
Сломанные ракушки на берегу блестели ядом бушующей пучины.
Конечно, это несправедливо, но все именно так.
«БЕССЕРДЕЧНЫЙ», САМОЗВАНЫЙ ТРОЛЛЬ
Я никак не могу доказать, что я тот, кем себя называю, или хотя бы что делаю то, о чем говорю. Не существует реестра троллей, по которому можно было бы проверить мою личность, нет статьи в «Википедии» со ссылкой на проверенные источники.
Вы можете быть уверены хотя бы в том, что я не троллю вас прямо сейчас?
Я не стану раскрывать вам свой пол, расу или то, с кем я предпочитаю спать, поскольку эти детали не имеют отношения к тому, что я сделал [21]. Может быть, у меня десяток пистолетов. Может быть, я рьяный борец за контроль над оружием.
Я взялся за Фортов, потому что они это заслужили.
У РИП-троллинга [22] долгая и славная история, и нашей целью всегда была фальшь. Горе должно быть личным, сокровенным, скрытым. Разве вы не видите, как это ужасно, когда мать превращает свою погибшую дочь в символ, использует ее как политический инструмент? Жизнь у всех на виду – лживая жизнь. И каждый, кто встает на эту стезю, должен быть готов к последствиям.
Все те, кто посещал в интернете мемориал памяти этой девушки, кто присутствовал на виртуальных бдениях при свечах, приносил свои соболезнования, заявлял о том, что эта трагедия подтолкнула его к действиям, также виновны в лицемерии. Вы не задумывались об изобилии оружия, способного за одну минуту убить сотни человек, до того как вам в лицо не ткнули фото погибшей девушки? С вами что-то не так.
Ну а вы, журналисты, хуже всех. Вы зарабатываете деньги и получаете награды за то, что превращаете смерть в увлекательную историю, за то, что уговариваете оставшихся в живых всхлипывать перед объективами ваших камер, так как это привлекает рекламу, за то, что приглашаете своих читателей найти смысл в своей убогой жизни, смотря на чужие страдания. Мы, тролли, играем с образами мертвых, которым уже все равно, но вы, вонючие упыри, жиреете и богатеете, скармливая смерть живым. У ханжей самая грязная совесть: громче всех кричат о своих страданиях те, кто жаждет внимания.
Сейчас троллями являются все. Если вы хоть раз поставили «лайк» или переслали мем с пожеланиями плохого человеку, с которым никогда не встречались, если вы когда-либо находили возможным скалиться и брызгать ядом, потому что объект вашей злобы является «влиятельным», если вы хоть раз пытались заявить о своей добродетельности, примкнув к разъяренной толпе, если вы когда-либо заламывали руки и выражали озабоченность тем, что деньги, собранные для какой-то жертвы, следовало отдать какой-нибудь другой, менее «привилегированной», жертве, – я должен вас огорчить: вы тоже занимались троллингом.
Кто-то может сказать, что обилие тролльной риторики
