Интуитивно я чувствовал, что и мне не следует заговаривать первым, отвечать взглядом на взгляд, молчанием – на молчание, и этим заставить ее нервничать. Но сдержаться не смог.
– Что вы тут делаете?
С порога она шагнула в мою спальню.
– Как вы сюда попали?
Игнорируя мои вопросы, она оглядела маленькую комнату, уделив особое внимание постеру с Дюком Эллингтоном во фраке – его запечатлели в клубе «Коттон» в конце 1920-х годов, на фоне знаменитых фресок, – фотографии в рамке дедушки Тедди и Бенни Гудмена и постеру моего любимого телевизионного комика Реда Скелтона, в наряде Фредди Шаромыжника, потому что я не смог найти его постер в образе Клема Кадиддлхоппера, самого смешного, по моему разумению, персонажа Скелтона.
Фиона закрыла за собой дверь, чем еще больше перепугала меня, и я вновь раскрыл рот.
– Вам бы лучше уйти отсюда.
Тут она вновь удостоила меня взглядом – лицо оставалось бесстрастным – и наконец-то заговорила:
– А то что?
– Что «что»?
В мягком голосе эмоции отсутствовали напрочь.
– Мне бы лучше уйти отсюда… а то что?
– У вас нет права здесь находиться.
– А то что? – настаивала она.
– У вас будут серьезные неприятности.
Бесстрастность ее голоса пугала меня больше, чем любая угроза.
– И что ты собираешься делать? Закричишь, как маленькая девочка?
– У меня нет необходимости кричать.
– Потому что ты такой крутой?
– Нет. Потому что через минуту придет мама.
– Я так не думаю.
– Тем не менее придет. Вы увидите.
– Врун.
– Вы увидите.
Тут я подумал, что бесстрастная внешность – всего лишь ширма, под которой скрывается вулкан.
– Ты знаешь, что случается с мальчиками, которые суют нос в чужие дела?
– Я никуда нос не сую.
– С ними случается всякое плохое.
В пепельном дне за окном полыхнула яркая вспышка, потом другая, соседний дом, находившийся в каких-то шести футах, вдруг приблизился, словно подпрыгнул к нашему, и тут же по небу прокатился громовой раскат.
Женщина уже обходила кровать, и я собрался упасть на пол, проползти под кроватью на другую ее сторону и рвануть к двери, но чувствовал, что она успеет меня перехватить.
– Вам меня не испугать, – заявил я.
– Тогда ты глупый. Глупый и лживый маленький проныра.
Отступая в угол, чувствуя свою уязвимость, я прибегнул к последнему средству:
– Я буду кусаться.
– Тогда укусят и тебя.
Ее рост составлял пять футов и, наверное, дюймов семь. Я дышал ей в пупок. Если хотите знать, чувствовал себя пигмеем.
Она обходила изножье, когда вновь полыхнула молния.
– Дело в том, что я видел вас во сне, – признался я.
За молнией последовал оглушительный гром, и я подумал, что это Фиона Кэссиди навлекла на город грозу, начавшуюся практически сразу после ее появления в нашей квартире.
– Сколько тебе лет, проныра?
– А вам-то что?
– Ты лучше отвечай.
Я пожал плечами:
– Будет десять.
– Значит, только что исполнилось девять.
– Не только что.
Она остановилась, посмотрела на меня сверху вниз, приблизившись на расстояние вытянутой руки.
– Тебе снятся девочки, так?
– Только вы. Однажды.
– Слишком ты мал для «мокрого сна»[25].
– Откуда вы знаете, что мне снилась вода? – в удивлении спросил я. – По крайней мере, со всех сторон доносился шум бурлящей воды.
Вместо того чтобы ответить на мой вопрос, она сама спросила:
– Почему ты пошел за мной на шестой этаж, врун?
– Как я и говорил, я узнал в вас девушку из моего сна. И это чистая правда.
Наконец-то в ее голосе появился некий намек на эмоции.
– Ты мне не нравишься, проныра. Мне хочется разбить твою обезьянью физиономию. Больше не пытайся шпионить за мной.
– Не буду. С какой стати? Вы не такая уж интересная.
– Я могу очень быстро стать интересной, проныра, более интересной, чем ты можешь себе представить. Держись подальше от шестого этажа.
– Мне нет нужды подниматься туда.
– И желания тоже быть не должно, если только ты не глупее, чем я думаю. И поговорить обо мне желания у тебя тоже нет. Ни с кем. Ты никогда меня не видел. Мы с тобой никогда не разговаривали. Идея понятна, проныра?
– Да. Хорошо. Ладно. Как скажете. Нет проблем.
Она еще долго смотрела на меня, а потом перевела взгляд на флорентийскую жестянку, стоявшую на ночном столике.
– Что ты туда сейчас положил?
– Ничего. Ерунду.
– Какую ерунду?
– Одну мою вещицу.
– Эту вещицу ты взял из моей дорожной сумки или из моего спальника?
– Я не прикасался к вашим вещам. Только заглянул в комнату.
– Это ты так говоришь, врун. Открывай.
Я взял металлическую коробку и прижал к груди.
Она хотела еще одного поединка взглядами, и я пошел ей навстречу, хотя ее дикие глаза если не пугали, то вызывали тревогу.
– Что такое черное снаружи – красное внутри? – спросила она.
Я не знал, о чем она, чего хочет. Покачал головой.
Из кармана ветровки она достала выкидной нож. Нажатие на кнопку, и из ручки выскочили семь дюймов стали с острым как бритва лезвием.
– Я настроена очень серьезно, мальчик.
Я кивнул.
– И я люблю резать. Ты веришь, что я люблю резать?
– Да.
– Открывай жестянку.
21
Лезвием ножа она переворошила содержимое коробки, которую я держал на вытянутых руках.
– Просто барахло.
– Это все – мои вещи.
– Готовишь себя в коллекционеры мусора? А что ты положил в коробку, когда я смотрела на тебя от двери?
– Глаз.
– Какой еще глаз?
– Я нашел его в проулке. От плюшевого медведя или чего-то такого.
Она подняла глаз, зажав между большим и указательным пальцами.
– Что это?
– Не знаю. Интересная штуковина.
– Интересная? Чем?
– Не знаю. Просто.
Она нашла взглядом мои глаза, потом уперлась острием лезвия мне в нос.
– Почему?
Я прижимался спиной к стене, отступать было некуда. Страх перед ножом лишил меня дара речи.
Она сунула лезвие в мою левую ноздрю.
– Не шевелись, проныра. Если дернешься, порежешься. Почему тебя заинтересовал этот глаз плюшевого медведя?
– Я думал, что он заколдован джуджу. Джуджу – это…
– Я знаю, что это такое. Глаз с джуджу. Похоже, из тебя вырастет тот еще чудик.
Она бросила фабричный глаз обратно в жестянку. Вытащив лезвие из моей ноздри, вновь пошевелила им содержимое коробки, но быстро потеряла интерес к моим сокровищам.
– Убери.
Я поставил коробку на ночной столик, не отрывая глаз от блестящего лезвия ножа.
Примерно с полминуты она молчала, я тоже, а потом она убрала нож.
– Хорошо, что ты соврал мне насчет мамы. Если бы она пришла и увидела меня с ножом в руке, мне бы пришлось прирезать ее, а потом тебя. Любишь свою маму, проныра?
