– Любопытный экземпляр, – вполголоса сказал Диомидов. – Вы обратили внимание на его лицо? Он чем-то очень озабочен. И не пытается этого скрыть.
– Не могу сообразить, – признался Ромашов, – о чем мы с ним будем говорить?
– А так, – неопределенно заметил Диомидов, разглядывая обстановку квартиры, – ни о чем. Поглядим. Про погоду спросим. Про жизнь…
В глубине дома громко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, и на пороге появился Бухвостов. На указательном пальце его левой руки белела аккуратная повязка. Остановившись посреди комнаты и сохраняя все то же хмурое выражение на лице, хозяин спросил:
– Чи я вор, что вы ко мне пожаловали?
– Да нет, – спокойно произнес Диомидов. – Просто нам сказали, что вы хорошо знали Беклемишева. Вот мы и зашли побеседовать…
– Это какого? Самоубивца-то? – спросил Бухвостов. – Нет, не знал я его. Наврали вам. Меблю я ему чинил намедни. Это верно. Обходительный был мужик, ласковый, тихий. А знаться со мной ему не пристало. Чего ему со мной знаться?..
– Так, – протянул Диомидов, изобразив на лице разочарование. – А палец вы поранили, когда мебель ремонтировали?
Ни Ромашов, ни Диомидов даже не подозревали, что этот невинный вопрос вызовет столь бурную реакцию. Старик вдруг раскричался, замахал руками и стал призывать в свидетели своей невинности Бога. Из его слов явствовало, что какие-то темные силы издеваются над Бухвостовым по ночам, мешают спать и вообще вытворяют с ним нечто невероятное. Во время этой тирады с указательного пальца Бухвостова слетел бинт, и Ромашов с Диомидовым увидели странную картину. Палец старика был окрашен в густо фиолетовый цвет, словно им размешивали чернила.
Диомидов переглянулся с Ромашовым. А старик уставился на палец так, будто впервые его увидел. На лице его был неподдельный испуг.
– Эвон, – забормотал Бухвостов. – Еще прибавило. Сперва маленько было. А теперь эвон куды поперло. Да что же это, прости господи? – завизжал он и стал проклинать каких-то тварей, которые снятся ему по ночам.
– Больно? – осведомился Диомидов, когда старик немного успокоился.
– Не. Только дюже страшно. И растет.
Через десять минут Диомидов и Ромашов уже знали и про сны наяву, и про Бога, который отвернулся от Бухвостова непонятно за какие прегрешения. Сам старик догадывался, что Бог наказал его за беспробудное пьянство, свидетельством чему были бутылки, найденные им за дверью. Но милицейским знать этого не полагалось. И старик умолчал о бутылках. Полковник поинтересовался, когда сны начались. Оказалось, в ночь убийства Беклемишева, когда, по словам Дарьи, пьяный Бухвостов шатался возле дома самоубийцы.
В дело вплелась новая подробность. Вплелась таким замысловатым способом, что Ромашов только руками развел.
Вечером полковник долго расспрашивал аптекаря о пресловутой рыбалке в ночь убийства. Выяснилась еще деталь, о которой забыли и Тужилины и Мухортов. Самоубийство Беклемишева выбило их из привычной колеи. «Было не до этого пустяка», – сказал Мухортов о маленьком происшествии. Писатель Ридашев, забравшийся удить рыбу на обрыв над омутом, вдруг обрушился в реку и стал тонуть. Аптекарь помог ему выбраться на берег. Потом у писателя, вероятно, от нервного потрясения закололо в сердце. Аптекарь почти всю ночь дежурил около него. Утром они вернулись в городок.
– Я чувствую себя человеком, попавшим в темную незнакомую комнату, – сказал Ромашов Диомидову, когда аптекарь ушел. – Я ищу выключатель, чтобы зажечь свет, а натыкаюсь на какие-то посторонние предметы.
– Предметов хватает, – задумчиво заметил Диомидов. – А Беклемишев, видно, и в самом деле знал про фиолетовых обезьян. И его дневники могут нам помочь. Бухвостова же мы отдадим ученым. Пусть подумают… Пусть взглянут и на яму в саду.
Ромашов неожиданно засмеялся. Диомидов удивился.
– Я никогда не видел гениальных людей, – пояснил Ромашов. – То есть не то чтобы не видел. Просто мне не приходилось разговаривать с ними запросто. Кроме шуток, Федор Петрович, как вам удалось найти эту яму? Наконец, вы шли к Бухвостову с заранее подготовленным планом действий. Вы были уверены, что встретитесь с чем-то неожиданным?
– Насчет Бухвостова, – сказал Диомидов, – вы не правы. Просто мне хотелось посмотреть на человека, который, по слухам, в ночь происшествия находился недалеко от дома Беклемишева. Это, вообще-то говоря, должен был сделать капитан Семушкин. Но капитан не был уверен в точности информации, полученной им от старой сплетницы. Кроме того, у капитана были шоры на глазах. Баллистическая экспертиза и тому подобное. Шпингалеты открыли ему глаза и развязали язык.
– Ну, а яма? – торопливо спросил Ромашов.
– А яму я искал, – сказал Диомидов. – Я же говорил вам, что с той самой минуты, как услышал от вас про свет над домом Беклемишева и прочитал показания Мухортова о дневниках покойного, стал думать о том, что яма должна быть и тут. Случайно оказалось, что она обнаружилась в саду. А могла оказаться и в доме. Но старик предпочитал хранить вещь в саду. Закопал ее в землю.
– Какую вещь?
– Тросточку. Но теперь уже ясно, что никакая это не тросточка, а, вероятнее всего, некий прибор.
– Что?
– Прибор, – сказал Диомидов задумчиво, не обращая внимания на крайнее изумление Ромашова. Потом коротко рассказал ему о яме в лесу, о Зое, о странном убийстве вора и о таинственных киносеансах на дне ямы.
– Жуткая бредятина, – сказал Ромашов.
– Если бы, – вздохнул Диомидов. – К сожалению, мне больше нельзя терять время. Эпицентр событий сейчас в Москве. Я полечу ночным рейсом. А вы доставите в Москву Бухвостова.
– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил Ромашов.
– Увы, – развел руками Диомидов. – Я было подумал про Ридашева. Но этот милый аптекарь уверяет, что для тревоги нет оснований…
И вот «этот милый аптекарь» сидит против Ромашова и говорит о каких-то психологических деталях.
– Два раза в жизни мне довелось вытаскивать утопающих. И оба раза я видел страх в их глазах. Безотчетный животный страх. Недавно это случилось в третий раз… Почему я не подумал об этом? Он барахтался в воде, захлебывался, а глаза?.. Если бы вы видели эти глаза. Они не боялись… Нет. Они изучали, спрашивали… Но страха в них не было ни грана… Почему я подумал об этом так поздно?
– Вы имеете в виду Ридашева? – уточнил Ромашов, хотя и без этого вопроса все было ясно.
Аптекарь утвердительно кивнул.
– Но ведь вы же утверждали вчера, что просидели возле него всю ночь?
– Да, – сокрушенно качнул головой Мухортов. – Это я хорошо помню.
Ромашов подошел к окну. Из переулка вывернулась подвода. Нахохленный Бухвостов тревожно озирался по сторонам. Ромашов оделся и поднял чемодан. Вместе с Мухортовым они вышли на крыльцо. Аптекарь вопросительно заглянул ему в глаза.
