– Патрульная машина находится в районе Таврали-Хилл, – услышал чей-то голос Саймон.
– Что ты говоришь? – удивился он. – Может, ты еще знаешь, кто находится за рулем?
– Патрульная машина движется по Толд-стрит. Внимание, патрульная машина движется по Толд-стрит.
– С ума можно сойти! А теперь? – Саймон резко повернул руль вправо.
– Патрульная машина пересекает угол Четвертой улицы и выходит к Центральному бульвару. Внимание, патрульная машина пересекает угол Четвертой улицы и выходит к Центральному бульвару.
– По-моему, ты слишком много болтаешь, – вдруг раздраженно сказал Саймон, заметив, что сзади появился хвост, – болван хреновый.
– На вас налагается штраф за пользование нецензурными словами. Вы должны выплатить штраф в полицейском участке Лос-Анджелеса. Пожалуйста, доложите о вашем местонахождении, – прозвучало у него над головой.
– Да уж, конечно. Кретин. То он сам сообщает мне, в каком направлении я двигаюсь, то уже я ему должен докладывать. Напичкали машину всяким дерьмом, что бы мозги себе пудрить, – хмыкнул Саймон.
– Вы во второй раз наказываетесь штрафом за нецензурные выражения, – опять прохрипело у него над головой.
– Охрип, что ли? – съязвил Саймон. – Надо меньше лаять, как собака.
Компьютер стерпел это оскорбление.
В это время полицейская машина поравнялась с машиной Филлипса.
– Смотри ты, какой шустрый, – насмешливо сказал Саймон, глядя, как водитель-полицейский знаками показывает ему остановиться. – Как же, сейчас я тебе остановлюсь. Ладно, до встречи на том свете!
Он повернул руль немного вправо, заставляя полицейскую машину прижаться к тротуару. Затем повернул резче, послышался стук металла, и патрульная машина на полной скорости полетела прямо на фонарный столб.
Раздался грохот, потом взрыв.
– Мне очень жаль, – ухмыльнулся Саймон. – Не надо быть таким надоедливым, козел, мать твою!
– Вы наказываетесь штрафом за нецензурное выражение, – тут же услышал он над головой.
– Заткнись, а то я сейчас заставлю тебя петь американский гимн.
Голос замолчал.
– Вот так-то лучше, – довольно сказал Саймон, но тут же услышал:
– Патрульная машина движется по Третьей улице. Внимание, патрульная машина движется по Третьей улице.
Если бы в этот момент у Саймона под рукой оказался пистолет он бы с удовольствием выпустил в этого болтуна целую обойму.
– Состояние остается удовлетворительным, – монотонно сообщал женский голос, комментируя происходящее на огромном экране. – Никаких побочных эффектов не ожидается. Скорость в порядке. Джон Спаркслин в девяносто шестом году был осужден на содержание в криогенной ванне в течение шестидесяти лет за случайное уничтожение тридцати гражданских лиц. Оживление: пятнадцать секунд, десять секунд, пять секунд. Размораживание закончилось.
– Не представляю, как можно было отсюда сбежать? – сказал помощник шефа Тейер, внимательно следя за происходящим на экране. – Что же, получается, чтобы засадить сюда одного убийцу, мы должны выпустить другого? По-моему, это не самое лучшее решение.
– Поймите, этот полицейский – единственный, кто мог справиться с Филлипсом. Я думаю, если мы его возьмем на поруки, он нам поможет в качестве полицейского, – сказала Трей.
– Я не знаком с психологией этого человека. И мне кажется, этот человек сегодня вряд ли нам сможет чем-нибудь помочь. Неизвестно, как он будет чувствовать себя после размораживания.
– Я думаю, не стоит загадывать наперед, – возразила нетерпеливая Трей. – Тем более, что других возможностей справиться с Саймоном у нас, насколько я знаю, нет.
– Возможности, Трей, у нас всегда есть, – мягко возразил Тейер. – Другое дело, что у нас времени нет. Однако давайте прекратим ненужный спор. Ведь все уже решено.
Трей неопределенно пожала плечами.
Первое ощущением реальности – свет, льющийся из глазастых ламп через прозрачную мутность пластика. Спаркслин еще не был человеком, но ощущение, что ты – ледяная глыба, прошло.
Джо сел на днище барокамеры: по ту сторону прилипли заинтересованные лица, но никто его выпускать на свободу не торопился. Спарки дернулся: тело пронзила горячая дрожь, словно он попал в тепло с мороза. Лица, улыбчивые и доброжелательные, были отличными муляжами.
– Это в какой же век я попал! – ахнул Джо, припоминая все многообещающие прогнозы о механических цивилизациях.
– Добро пожаловать в две тысячи двадцать пятый год! – внес ясность один малосимпатичный субъект.
Во всеобщей радости было столько противного, что Спарки едва удержался, чтобы не обругать механическую братию.
Люди не показывались. Зато раздвинулся и скользнул в пазы переходник люка. Спарки на всякий случай глубоко вздохнул – вдруг эти черти вообще от кислорода в атмосфере, чтобы не заржаветь, отказались? Терпел, сколько хватило сил, а потом резко выдохнул и осторожно набрал в легкие воздух зала. Ничего плохого не произошло: дышать можно! Спарки оценивающе осмотрел выход, где кое-как прибрали осколки видеомонитора, прищурился на остов камеры. Плохо затертые следы крови на полу досказали остальное: мир ничуть не изменился к лучшему. Спарки вскрыл пластиковый пакет: как и предполагал, там, пронумерованная и тщательно отутюженная, оказалась его собственная одежда. Роботы пытались говорить одновременно. Спаркслин нырнул под гостеприимно простертыми объятиями одного из человечков – и исчез.
Коридор разветвлялся сразу за поворотом. Джо двинул вдоль оранжевых стен, словно соты, усеянных дверями. Ни одна не отпиралась, а блоки управления Спарки трогать не рисковал. Лестница, стоило на нее поставить ногу, соизволила двинуться, поднимая Джо куда-то вверх. Над головой проступил голубой квадрат неба. Спарки спрыгнул на нагретый солнцем бетон покрытия крыши и осмотрелся. Внизу, бесспорно, раскинулся Лос-Анджелес.
Так же снисходительно таращились небоскребы в сотни глазастых окон. Улицы, чуть шире, чем помнил Джо, делили город на разноцветье районов. Присмотревшись, Спарки узнал район Беверли-Хиллз и Центральный парк.
Далеко внизу неторопливо передвигались человечки-марионетки. Это был его дом, хотя и неизвестно, сколько лет спустя. Спарки перевел взгляд в сторону океана. Прищурился. Замер пружиной, готовой сорваться. Лихорадочно ощупал горизонт по кругу. Это не могло быть ничем иным, нежели обманом зрения или каким-то специфическим световым эффектом. Насколько хватало глаз – всюду Лос-Анджелес. Насколько позволял судить вживленный в хрусталик глаза увеличитель-фиксатор – за зубчатой чертой серых махин города не существовало. Да и внимательный стоп-кадр зафиксировал подлог и недоделки дальних строений: в зданиях не было стекол, а лестницы обрывались бездонными пролетами.
