- Вижу, не врете, - сказала она и протянула руку. - Тамара.
- Андрей, - бухнул он, забыв, что Сергеева зовут Владимир Андреевич.
Поморщился, осознав свою оплошность, но поправляться не стал. Если дело дойдет до личных документов, то можно отболтаться - ошибся, мол, от такого знойного взгляда, а сейчас наводить тень на плетень смерти подобно.
Ручка у нее была маленькая и неожиданно сильная.
- Занимаетесь спортом? - спросил он.
- Карате, - ответила она.
- Помогает?
- Еще как.
- Кому была выгодна смерть Лопатина?
- Да кому угодно, подумав, ответила Тамара. - Тому же Руденскому. Тому же Завьялову.
- Завьялов - это кто?
- Вот видите - не знаете, - усмехнулась Тамара. - Миллионера - и не знаете.
- Он депутат?
- Разумеется. С двойным гражданством, вторая родина - Англия. Если что, садится в свой самолет, и ищи ветра в поле. Англия своего не выдаст.
- Так, так, так, - сказал Новиков, сделав запись в блокноте. - И где же Лопатин перешел дорогу Завьялову?
- Где - не знаю, но друг друга поливали будь здоров, - ответила Тамара.
- А с Руденским что?
- Взаимная любовь, аж до гроба. Сперва дружили - не разлей вода, потом что-то произошло, что - не знаю, и всё, полный разрыв. Я же их обоих прекрасно знаю, каждый сам по себе нормальный, вменяемый человек, но как заговоришь с Валерой о Руденском - сплошной аврал. Багровеет, глаза бешеные, ищет нож или палку поувесистей. И наоборот.
- Так, может, дело в вас? - предположил Новиков. - Не поделили предмет обожания?
- Может быть, - согласилась Тамара. - Но, по-моему, тут дело более серьезное. А какое - не знаю.
- Вот и узнайте, - сказал Новиков. - У того же Руденского.
Тамара посмотрела на него, как на дурака.
- Шутить изволите, молодой человек? Может, сразу спросить: ты зачем, ирод, убил Валерку Лопатина?
- Да, пожалуй вы не потянете, - с сожалением произнес Новиков.
- Чего не потяну? - спросила Тамара.
Попалась-таки на крючок. Они, эти горделивые, сызмальства доросшие до начальников, страсть как не любят, когда в них сомневаются.
Раскрутить Руденского, - ответил Новиков. - Тут голова нужна, а не курятник.
- У меня что - курятник? - вознегодовала Тамара и вдруг, смекнув, хитро прищурилась. - Я вас поняла, следователь Сергеев. Вы не такой простачок, как кажетесь. Шантажируете бедную старушку?
- Разве я вас шантажирую? - деланно удивился Новиков. - Дело добровольное. Ну что, возьмете на себя Руденского? А я займусь Завьяловым.
- Вы же, шантажисты, так просто не отстанете, - сказала Тамара. - ладно, попробую. Кстати, это вам.
Она протянула Новикову красную папку и направилась ко входу в метро.
- В понедельник звякну, - крикнул вдогонку Новиков...
В папке находилась записка, на которой крупным размашистым почерком было написано: "Вы такой же следователь, как моя бабушка футболист". Хоть стой, хоть падай с этими красивыми женщинами.
Было около пяти, до восьми времени навалом, и Новиков решил съездить на Пражскую. Красную папку он сунул в урну, а записку Тамары в карман. На всякий случай.
Глава 22. Всё тот же четверг
Чертаново встретило Новикова затянутым серыми тучами и мелким противным дождем. Будто в другой город приехал. Дождь нарастал, и он, ругнув себя, что не прихватил зонт, поспешил на автобусную остановку, на которой проторчал битых пятнадцать минут. За эти четверть часа в своей легкой рубашке с коротким рукавом он успел продрогнуть, поскольку из какой-то географической дыры, вредной, между прочим, дыры, заполярной, примчался вдруг шквалистый студеный ветер, и дул, паразит, не переставая.
В автобусе Новиков малость отогрелся, а когда, проехав пять остановок, вылез, вновь над головой светило солнышко и небо быстро расчищалось.
К счастью, человек, с которым он должен был встретиться, уже находился дома. Между прочим, на сегодня он взял отгул, можно было приехать и пораньше. Но отгул он, разумеется, взял не ради душки Новикова, а потому, что завтра от своей маменьки приезжала жена, нужно было прибраться и набить холодильник мясом и овощами.
Звали человека Николай Карпович Моллюсков. Был он сутул, сухопар, немногим старше пятидесяти, а к Лопатину имел такое отношение, что был его официальным помощником по думским делам.
В квартире было чистенько, но одуряющее несло застарелой брагой и табачищем. "Пьет, - подумал Новиков. - Вон мешки-то под глазами какие".
Моллюсков усадил гостя на диване, сам сел в кресло. Вел он себя как-то нервозно, видно было, что жалеет о своем согласии на встречу.
- Стало быть, вдвоем с женой живете? - спросил Новиков, продолжая начатый еще в коридоре разговор.
- Ыгы. Сын живет отдельно. Он у меня крутой, Вовка-то. Все Вовки крутые, Вованы одним словом.
- На двоих двухкомнатная квартира - нормально, - сказал Новиков. - Сколько она сейчас стоит, если не секрет?
- А вы точно следователь? - засомневался Моллюсков, барабаня пальцами по подлокотнику. - Вопросы какие-то странноватые.
Да, действительно, прав мужик. Хотел успокоить, временно переведя беседу в бытовое русло, а получилось как всегда. Бдительное у нас нынче население, особенно москвичи.
- Хорошо, тогда не будем крутить вола за хвост, - произнес Новиков и сжато рассказал о том, что ему известно по делу Лопатина. Без цифр, конечно, в общем, но получилась довольно-таки одиозная картина.
- Вы сами на всё и ответили, - сказал Моллюсков, пожав плечами. - Стоило приезжать?
- На что, простите, я ответил? - уточнил Новиков.
- На то, что Лопатин вышел на какую-то тайную организацию.
- Я этого как бы не говорил.
- Но это как бы подразумевается.
- Я, знаете ли, привык оперировать фактами, - сказал Новиков.
- А логику вы не признаете?
- Значит, вы утверждаете, что Лопатин вышел на какую-то тайную организацию.
Жалеючи посмотрев на него, Моллюсков кивнул.
- А что это за организация? - спросил Новиков.
Моллюсков вдруг вжался в кресло и оттуда, из глубины, невнятно сказал:
- Умоляю, не надо об этом. Вам мало Лопатина?
Знает, стервец, подумал Новиков. Но почему тогда жив? Или это не знание, а чистой воды логика?
- Боитесь? - простодушно спросил Новиков. - Нас никто не слышит. Если это такая тайна, то напишите. Я прочту, а вы бумажку сожгите. А, Николай Карпович?
- Вы не понимаете, забормотал Моллюсков из своего кресла. - Они приходят, и вскипают мозги, а из ушей льется кровь. Это не просто больно, это чудовищно больно. Оставьте, забудьте это, бегите из Москвы, пока они к вам не пришли.
