быстр, когда никто не просит. Порой слишком прижимист. Не лучшие качества для следователя бюро, но твой талант все это с лихвой перевешивает. Ты понимаешь, в чем проблема, салага?
– Жанна достойна лучшего? – недовольно спросил Милано.
– Она достойна того, чтобы ее муж дожил с ней до старости, – сухо сказал Граммон. – Работа в бюро гарантирует высокую пенсию, потому что до нее доживают единицы.
– Со мной этого не случится, – уверенно сказал Лео.
– Пенсия или выживание? Знаешь сколько самоуверенных юнцов, которые говорили точно так же, видела наша организация? – смежив веки, спросил старший следователь. – В девятнадцать лет все уверены, что старуха с косой пройдет мимо них, а потом удивляются, когда их хоронят под три холостых залпа. Или закапывают в безымянной могиле, положив сверху приметный камень. Вариантов не много, а очень много. Я могу рассказать тебе о каждом. В подробностях. Сам был свидетелем. Сегодня тебе просто феноменально повезло. И нет гарантий, что в следующий раз это случится.
В разговоре возникла неприятная пауза. Мишель смотрел в пустоту затуманенным взором. Лео думал, части головоломки медленно сложились в его голове.
– Дело в твоем брате, отце Жанны? Он погиб на службе? – осторожно спросил Милано. – Ее талант пробудился, когда она узнала об этом?
Граммон вздрогнул, посмотрел на напарника.
– И почему во время следствия тебе не приходят в голову такие озарения? – задал старший следователь риторический вопрос. – Мятеж в Ар-Кури девяносто первого года. Местные пленных не брали, перебили весь гарнизон.
Мишель сжал кулаки.
– Пробуждение таланта всегда связано с сильными эмоциями. Даже я сумел натворить дел, что уже говорить про маленькую девочку с телекинезом… Ты представляешь масштаб катастрофы, Леонардо?
– Когда мой талант пробудился, я спонтанно прочитал здание дворца правосудия за несколько лет. И выдал всю подноготную судьи. Он в тот же день был вынужден подать в отставку. Увы, решение по делу от этого не изменилось, – изучая потолок, как можно нейтральнее сказал Лео.
– За что тебя судили? – с интересом спросил старший следователь.
– Разбой, убийство и кража стеклянных бутылок из-под молока, – зло усмехнулся Милано. – Какого ты обо мне хорошего мнения, Мишель! Это было гражданское дело. Мы судились с военным министерством за пенсию по инвалидности для моего брата. Его ранили во время завоевания Нусита, а потом ампутировали правую руку по плечо. От Республики ему за безупречную службу и проявленный героизм достался медный кругляшок, нашивка и не единого су!
– Вот как, – удивился Граммон. – Вроде бы, тогда как раз приняли специальный закон о компенсации?
– Приняли, – не сказал, а буквально выплюнул Леонардо. – Вот только там черным по белому было написано, что компенсация положена только тем солдатам, которые стали инвалидами на «новоприобретенных территориях». Шарля ранили в Нусите, потом переправили в Мараксес. Там и провели ампутацию. А так как эта колония уже полвека принадлежит нашему славному государству, то по закону никаких выплат не положено. Так и сказала нам эта сволочь в мантии.
– Прими мои соболезнования, Лео, – сказал Мишель.
– Спасибо, – вздохнул Милано. – Иронично, но именно моя зарплата позволяет семье сводить концы с концами. Хоть какой-то толк был от того подонка.
«Еще бы не пришлось отправлять родителям две трети от нее. Вообще было бы прекрасно», – подумал Леонардо.
Повисла неловкая пауза. Спустя минуту молчания старший следователь продолжил рассказ:
– Я увез Жанну с ее матерью из родного городка. Слишком громкая вышла история, – нехотя сказал Граммон. – Она сильная, но переезд в столицу дался ей тяжело. Еще и невовремя проснувшийся талант. Даже в спецшколе на нее косились, чего уж говорить про обычную жизнь.
«Намекаешь, что я просто оказался первым парнем, который рискнул подойти к взрывоопасной красавице? И дело только в этом?» – мрачно подумал Леонардо.
– Опять не о том думаешь, салага, – вздохнул Мишель, по лицу угадавший мысли напарника. – Жанне придется меня хоронить. Неприятно, но факт. Я не хочу, чтобы в день памяти она носила цветы на мою могилу и на могилу своего мужа. Возможно, держа за руку ребенка. Хуже участи для нее представить я не могу. Понимаешь, о чем я, Леонардо?
– Понимаю, – нехотя ответил Милано.
– Быть женой военного – самое поганое для женщины. Легче легкого стать вдовой. Моряк, полицейский, надзиратель – немногим лучше. Такой участи я племяннице не желаю, – твердо сказал Мишель.
– Может, позволите ей выбирать самой, – резко, даже слишком резко сказал Милано. – Она уже взрослая девушка.
– Способная легким движением руки отправить кого-то в полет с третьего этажа, – глухо сказал Мишель.
– Что? – не понял Леонардо. – О чем ты?
– Ничего, не важно, – сказал старший следователь. – Просто подумай, салага. В академии вас этому не учили, но пора заняться самообразованием.
Тон каким это было сказано очень не понравился Лео.
– О чем я должен подумать? – сухо спросил младший следователь.
– О том, что девушки созревают гораздо раньше мальчиков, – неожиданно рассмеялся Мишель. – Просто погулять и посмотреть на звезды, как говорят на островах, не получится. Готов ли ты к дальнейшей жизни с Жанной? Моя племянница – девушка с характером, учти это.
– То есть до этого ты пытался воззвать к моему разуму, а сейчас пытаешься запугать? – сложив руки на груди, спросил Леонардо.
– Запрещать вам, молодым, что-то глупо. Только спровоцирую. Нет, я просто советую тебе подумать. Хорошо подумать. Взвесить все риски. С нашей службой легко можно оказаться в дешевом гробу или калекой с пожизненным проклятьем. Сегодня ты должен был это понять.
– Да понял я! – сорвался на крик Лео.
– По-моему, нет, – покачав головой, невозмутимо сказал Мишель. – Подумай об этом, салага. Хорошенько подумай. И я не только про Жанну, но и про службу. Я много раз радовался, что остался, но еще больше жалел о том, что не ушел.
Леонардо нечего было на это ответить, он просто кивнул.
– И да, напоследок, – встав со своего места, сказал Граммон. – Независимо от твоего решения… Если ты обидишь Жанну, то я от тебя мокрого места не оставлю, Милано.
Как только старший следователь вышел из кабинета, Лео устало откинулся в кресле.
Он ожидал совсем другого разговора. Грязных ругательств, угроз и требований в духе
