Ознакомительная версия.
Вот почему такие проблемы до поры до времени редко обсуждались «между собой». А допустить такую бестактность по отношению к шефу – спросить его прямо о принципах «разделки пирога» – просто не могло прийти в голову. Охотников до харакири среди нас не было. К тому же каждому, кто проработал в «Ипотехе» хотя бы неделю, было и так ясно, что получает он здесь ежемесячно не зарплату, а воздаяние. За труды и грехи. По воле «Самого Справедливого Отеческого Начальника». И о чем было его спрашивать?
Но со временем пришла-таки пора, когда и закон Горбоносова, и воля Отеческого Начальника перестали всем казаться незыблемыми основаниями функционирования нашей финансовой кухни. Окормляемые дети выросли из коротких штанишек, и поумнели, хотя и не сильно, и в разной степени… И тинейджерское понимание справедливости у некоторых из них уже не могло замыкаться только в собственной душе.
Возникло новое «социальное явление» – секретные «междусобойчики». Наши «либералы» (сознательные и стихийные поклонники либеральных ценностей западной модели рыночных отношений) считали, что уже было пора и весьма уместно установить четкую и стабильную зарплату. Конечно, с системой определенных коэффициентов, как поощряющих усердие и успех (заключение выгодного или нужного договора, построение перспективной схемы, улаживание конфликта, грозящего убытками, успешный маркетинг), так и карающих за нерадение – срыв переговоров, допущение ошибки, грозящей убытками, да просто за лень, в конце концов!
Звучали и радикальные идеи, среди которых самым «крамольным» было предложение определить долю каждого в общем доходе. Но такое озвучивалось редко, только в каких-то критических, «революционных ситуациях».
Ведь «доля» разрушает патриархальное устройство быстрее, чем сернистая нефть катализатор. Доля – это осознанная свобода. А кто может дать свободу? Её не получают, её либо берут, либо рождаются свободными. А «дарованная сверху» она только тогда обретает истинное свое значение, когда «одариваемый» её действительно берет.
Так было и в самом «громком» в истории нашей страны случае – «дарованная» при отмене крепостного права свобода стала «настоящей» только много десятилетий спустя, когда ее действительно взяли те лапотные мужики, которые формально давно уже были свободными. Другой разговор, как они это сделали и почему не смогли ее удержать…
Эта историческая подоплека объясняет то, что к «свободнорожденным» мы явно не относились, а особого желания «взять свободу» тоже не проявлялось. У одних потому, что, будучи всю сознательную жизнь «под кем-то», «осознанной необходимости свободы» они просто не ощущали, у других – потому, что они знали историю и ещё хорошо помнили, к чему привела эта вольность «лапотных мужиков» в реальной действительности.
Были и причины ментально-психологические. Возможность думать, что некий «внешний злодей» мешает тебе самому определять свою жизнь настолько сладостна, настолько облегчает душевную ношу ответственности, что добровольно отказаться от этого блага рабства может только извращенец или сумасшедший.
И события «большой Истории» последнего времени также свидетельствуют об этом. Ведь в 91 году свобода, буквально упавшая на нас, оказалась не удобной шляпой, комфортно укрывающей голову и предохраняющую от «идеологической просветки тоталитарного режима», а тяжелой каской (или шлемом), нужной на фронте борьбы «всех со всеми» за лакомый кусок оказавшегося «бесхозным» государственного пирога.
Тот, кто это понял, сумел использовать каску по назначению – предохранить свою башку от ударов и конкурентов, и ослабшего, но все ещё опасного государства. А у большинства эта «халявная панама» оставила на голове след в виде солидного синяка, а, в отдельных случаях, и легкого сотрясения мозга. Полнота оказавшейся тогда у нас свободы значительно превышала возможности наших рук для ее удержания и явно не соответствовала тем мизерным усилиям, которые мы приложили для овладения ею.
Даже самые закоренелые атеисты не могут не признать – это КЕМ-то дарованная свобода. И дар этот, в первый момент показавшийся божественным, очень быстро стал казаться уже «данайским», этаким «Троянским конем» XX века. В качестве «современных данайцев» особенно ушибленные стали подозревать то происки «западников», то «евруев», а то и вовсе инопланетян, но в любом случае тех, кто добра Рассее не желает.
Так что о «доле» поминали редко, а вот о «конкретных контрактах» мечтали многие. Но мечты эти оставались тайными (а потому и сладостными!) и не шли дальше «междусобойчиков», порождаемых какими-то явными (с точки зрения обсуждавших столь крамольные вопросы собеседников) нарушениями их «прав». Причем «междусобойчиков» всегда только «с глазу на глаз» – мне никогда не доводилось обсуждать что-либо подобное втроем. А представить себе посвященное этому совещание в кабинете у шефа было просто невозможно.
Вот и сейчас каждый был «наедине с собой», каждый – «сам за себя», и единственное преимущество Елены Никоновны было в том, что она хотя бы приблизительно представляла себе пышность того пирога, который кромсал сейчас на предназначенные нам ломти Василий Васильевич за плотно закрытой дверью своего кабинета.
Разумеется, даже она не знала толщины этого пирога точно. Даже она не представляла всех дырочек, сквозь которые утекали денежные потоки из сосуда, наполненного в результате ее визита в «дружественный банк», не ведала обо всех «нужных людях», не знала – да и не должна была знать! – всех, кто работал на интересы «Ипотеха». Знающий такие детали вполне «законно» мог претендовать на долю, т. е. на звание совладельца, а не простого, пусть и самого высокооплачиваемого, сотрудника.
Ведь многие из тех, чьи инициалы или прозвища были нацарапаны на лежавшем сейчас перед шефом листком, порой сами даже не подозревали о существовании фирмы «Ипотех»! Но, живя своей жизнью, они время от времени делали нечто, что было необходимо шефу. Нечто такое, что помогало ему ежедневно, ежесекундно удерживать в своих руках штурвал того «реально-виртуального» корабля, который мы, бесшабашная его команда, называли порой «Ну, потеха!». А двигать его в выбранном направлении силой своей воли было отнюдь не потехой, а тяжким трудом.
Правда, эта воля, по убеждению Василия Васильевича, вовсе не была «свободной». Ею распоряжался ТОТ, о Смысле и Помыслах которого даже и думать-то всуе было несообразно…
Наконец, раздался характерный щелчок и микрофоны селекторной связи, стоявшие на каждом столе, ожили. Послышался характерный треск, который мгновенно зафиксировало обостренное сознание всех, находившихся в комнате, и голос шефа произнес:
Ознакомительная версия.
