прощупывал их, как будто что-то искал.
Алекто, заинтригованная, поднялась по лестнице; стены над ней были увешаны портретами бывших владельцев Дома папоротников – графов Лармор, их жён, их детей. На некоторых были изображены также представители нейстрийской ветви рода: больше воины, рыцари, нежели оседлые дворяне, никогда не покидавшие пределов своего феода. Разглядывая застывшие в вечности лица, Алекто поймала себя на мысли, что прежде не обращала на них никакого внимания. Все эти люди были её предками или дальними родственниками, а она с детства привыкла воспринимать их портреты как непременную неотъемлемую часть домашнего интерьера.
Не переставая думать о таинственной Аталии, Алекто пыталась разгадать, какой из женских ликов, изображённых на портретах, принадлежит ей.
- И он нашёл то, что искал? – наконец, вспомнив о Соране и поправляя косо висевший портрет, обратилась Алекто к служанке.
- Нет, мадемуазель, не нашёл, - ответила Катрин, мотнув головой, от чего из-под её холщового чепца выпрыгнули тугие рыжие кудряшки. – Не нашёл и так разозлился, что начал ругаться на чём свет стоит! Правду говорю, мадемуазель: топал ногами и чертыхался похлеще нашего истопника, пропойцы Дидье...
Ещё одно полезное наблюдение не в пользу Сорана, - заметила про себя Алекто и тут услышала разговор в гостиной.
Оказалось, мэтр Хильден решил откланяться, и мадам Бертрада вышла, чтобы проводить его до двери.
- Мэтр, - прощаясь, графиня протянула адвокату аккуратно свёрнутый в трубочку свиток, - прошу вас, берегите эту бумагу как зеницу ока.
- Я не подведу вас, мадам, - пообещал Хильден – и тугой свиток с гербовой печатью исчез в складках рукавов его роскошного жиппона.
- Мэтр Хильден, а ведь мы не закончили наш разговор! – крикнула Алекто и быстро спустилась по лестнице.
- Простите, мадемуазель, но мне пора! – засуетился адвокат, кутаясь в дорожный плащ, поданный слугой. – Уже темнеет, а в ночи, как вы знаете, дорогу не разглядеть. Нужно поторопиться!
После этих слов Хильден, не дожидаясь ответа Алекто, едва ли не бегом бросился к поджидавшему его экипажу.
Солнце уже закатилось, и только над дальними холмами тянулась широкая полоса, которая залила кровли дома алым светом. Отблески вечерней зарницы трепетали на лицах двух женщин, стоявших на крыльце дома и задумчиво смотревших вслед удаляющемуся экипажу.
- Можно полюбопытствовать, о чём был ваш разговор? – первой прервала молчание Бертрада, медленно переведя взгляд на дочь.
- Я хотела узнать правду о Соране, - ответила Алекто, не поворачивая головы. – Мне решительно не нравится этот человек! И меня беспокоит, что тот, кому я не доверяю, живёт с нами под одной крышей.
Алекто выдержала паузу и, взяв мать за обе руки, спросила:
- Матушка, что вам известно об Аталии? Мой отец когда-нибудь упоминал имя Аталии де Лармор?
Графиня вздрогнула.
- Почему ты спрашиваешь об этом?
- Она моя родственница, разве нет? Она – де Лармор, как и я. Как все те, кто упокоился в фамильной усыпальнице, где для неё не нашлось места. Даже тётя Арогаста, урождённая дама де Монфор, присоединилась к моим предкам по отцовской линии, зато Аталия де Лармор погребена без подобающей почести! И я хочу знать: по какой причине? Только не говорите мне, что вы сами никогда не пытались это узнать!
- Алекто, поверь, судьба Аталии де Лармор никогда не волновала меня так сильно, как тебя! Я не знаю, по какой причине её прах не был погребён в родовой усыпальнице. И всё, что мне известно о ней, не удовлетворит твоё любопытство в полной мере, - Бертрада помедлила и, склонив голову, прибавила: - Аталия была сестрой Вальдульфа и Харибальда. Ей было всего двенадцать лет, когда она утонула...
- Она утонула? – Алекто выглядела растерянной: совсем не эти слова она ожидала услышать – предчувствие разгадки семейной тайны снова обмануло её.
- Это случилось задолго до того, как я появилась в Бруиден да Ре, - снова раздался голос графини. – Харибальд не любил говорить об этой трагедии... Но как ты узнала, что под безымянной стелой покоится прах Аталии? Ведь этого не помнят даже жители Раденна...
- Некоторые помнят, - сказала Алекто и прибавила с горечью: - Мартина тоже помнила, только почему-то утаила это от меня.
Бертрада помолчала, а затем, обняв дочь, привлекла её к себе и погладила по волосам.
- Милая, пойдём спать. Сегодня был долгий и тяжёлый день: нам обеим нужен хороший отдых.
Алекто вошла в дом следом за графиней и, взглянув на портреты над лестницей, спросила, нет ли среди них портрета Аталии. Бертрада ответила, что точно не знает: она не была столь любознательна, как Алекто, и никогда не задавала подобных вопросов своему мужу.
- А где Соран? – поинтересовалась Алекто перед тем, как, пожелав матери доброй ночи, войти в свою комнату. – Разве он не был приглашён на поминальную трапезу?
- У него разболелись зубы, и я отправила его к Готье, - прозвучал ответ, но он не рассеял тревожные подозрения Алекто.
Самайн – один из главных праздников кельтов, знаменует окончание светлой половины года, лета, и начало тёмной половины, зимы. Дни безвременья, когда всё сверхъестественное устремляется наружу, когда мёртвые возвращаются в мир живых; срок уплаты долгов.
Ночью Алекто снился удивительный и очень странный сон. Впрочем, сновидения зачастую такими и бывают: им трудно найти толковое объяснение.
Всё происходило как наяву. Безмятежная морская гладь, пронизанная солнечными лучами, звала погрузиться в неё, уйти под воду с головой и предаться восторгу единения с одной из самых мощных и загадочных стихий, древней, как само мироздание, – водной. И Алекто, как всегда, с радостью и ликованием откликнулась на этот зов. Она ныряла и заплывала так глубоко, что, касаясь песчаного дна кончиками пальцев, могла рисовать на нём. Она играла с солнечными бликами, плясавшими на поверхности воды, и между подводными скалами гонялась за шустрыми стайками мелких пугливых рыбок. Но в какое-то мгновение она ощутила присутствие другого человека... Да, в этом волшебном подводном мире она была не одна.
Навстречу Алекто, легко рассекая руками водную толщу, плыла девочка – в старомодном блио светло-жёлтого, песочного, цвета, с длинными светлыми волосами, заплетёнными в косы, которые струились, повторяя движение водных потоков. У девочки было мертвенно-бледное лицо, а глаза – такие же незрячие, холодные и страшные, как
