Накануне обеда они с Ковалевым просматривали документы об испытании искусственного интеллекта в полевых условиях, и Андрей психовал из-за проволочек, возникших по вине бюрократов из Air France.
– Для человека, у которого пропала без вести любимая женщина, ты слишком много думаешь о контрактах, – заметил Арсений, разрезая исходящий ароматным паром мясной рулет с перигорскими трюфелями. – Я бы на твоем месте и думать не смог о работе! Какой, к черту, искусственный интеллект, какие самолеты? Неизвестно даже, жива она или нет. Может быть, Ева в плену у этих волосатых дикарей. Ты же их сам видел – да я бы с ума сошел от беспокойства!
– Вот потому, Арсений, это все принадлежит мне, – Гумилев как-то неопределенно махнул рукой. Его жест мог относиться как к пространству гостиной, так и к городу за большим окном. – Потому моя корпорация переживет любой кризис. И потому ты никогда не потянул бы все это. Ты хороший человек, Арсений, ты мой друг, но без меня ты сидел бы в каком-нибудь занюханном НИИ или, не знаю, в супермаркете охранником бы работал, там платят больше.
– Андрей… – Ковалев был не готов к такой жесткой отповеди.
– Обидел тебя, понимаю, – продолжал Гумилев. – Но не нужно учить меня, как переживать потерю Евы. Для того, чтобы испытывать горе – настоящее горе – не нужно заламывать руки, сходить с ума, бухать и забивать на работу. Это уже не горе – это самолюбование. Мол, посмотрите, как я страдаю! Я – настоящий человек, я способен глубоко чувствовать! Пожалейте меня!.. Не дождетесь! Это я не тебе говорю, это я им, – Гумилев снова ткнул пальцем куда-то в сторону окна, – им говорю!
Арсений испуганно смотрел на него, бросив еду.
– Помнишь фильм «Москва слезам не верит»? Гоша там в запой ушел с горя, Баталов его еще играл. Вот мужик – погоревал, выпил и снова пошел вперед. И женщину свою вернул. Помнишь, нет?
– «А что вообще в мире делается? – Стабильности нет. Террористы снова захватили самолет», – неожиданно ответил цитатой из фильма Ковалев. Гумилев оторопел, а потом рассмеялся. Перегнувшись через стол, хлопнул Сеню по плечу и сказал:
– Ты ешь, а то остынет. Васильевна отлично готовит.
Гумилев не стал говорить другу, что он намеренно отказался от любых лекарств, которые могли бы притупить все чувства. Что-то страшное пыталось пробиться в его сердце, душу, рвало его, царапало, истязало, но так и оставалось где-то на входе, не проникая внутрь.
Семейный врач привез ему целую аптечку снотворных, транквилизаторов и антидепрессантов. Андрей не открыл ни одной из упаковок. Точно так же он не притрагивался к спиртному – открытая однажды бутылка солодового шотландского «Дан Эйдан Дангласс» так и стояла едва початой.
– И давай договоримся, Арсений: если тебе надо читать мораль и впадать в душевные терзания, делай это в мое отсутствие и, соответственно, с кем-нибудь другим. Может, тебе к психоаналитику сходить? Полежишь на тахте, послушаешь тихую музыку.
Арсений обиженно жевал. Потом вздохнул, глотнул сельдерейного сока и сказал:
– Андрей, ты меня прости. Я часто говорю и не думаю. То есть думаю, но… В общем, ты понял.
– Помнишь, реклама какой-то жвачки была: «Иногда лучше жевать, чем говорить», – улыбнулся Гумилев, показывая, что извинения приняты.
– Не обижайся, – не унимался Арсений. – Я хотел, как лучше, а своими словами сделал тебе только хуже…
– Нет, Арсений, – мягко произнес Андрей, – ты так и не понял. Ты не можешь сделать мне хуже или лучше. Ни ты, никто другой вообще не может повлиять на то, что со мной сейчас происходит. Ладно, давай-ка закроем эту тему. Так что у нас насчет Air France? Там террористы, надеюсь, не захватили самолет? Кстати, вот тебе мысль, подкинь Перельману – предусмотреть для искусственного интеллекта программы для возможного захвата самолета террористами.
– Да тут пока не до новых разработок… – проворчал Ковалев, вытирая бороду салфеткой. – Французам попал в руки отчет комиссии об испытаниях искусственного интеллекта на летных тренажерах. Авиакомпанию напугал вывод ученых – о возможных аварийных ситуациях, связанных с нашим модулем.
– Перестраховщики! – Андрей встал, отодвинув тарелку, сходил в другую комнату и принес пачку бумаг, шлепнув ее рядом с едой. Быстро прошелся пальцами по стопке бумаг на столе, выдернул скрепленный степлером документ, прочел:
– «При моделировании ситуаций, связанных с повышенным риском пилотирования, искусственный интеллект модуля, как правило, не справлялся с ситуацией».
– Именно, – подтвердил Ковалев.
– Мы только потому не оспорили этот документ, что не собирались всерьез выходить на российский авиарынок. У Air France ведь есть свое независимое заключение?
– Да, и весьма благоприятное для нас.
– Так в чем же дело? С начала 2009 года искусственный интеллект будет установлен на иранских, йеменских и финских авиалиниях. Это ли не аргумент?
– Но лучшие российские ученые против, – развел руками Арсений.
– Лучшие российские ученые! – фыркнул Гумилев. – Ты хоть представляешь, какое заключение эти твои ученые дали бы по поводу первого автомобиля? Или паровоза? Или – того страшнее – авиалайнера? Если бы мы слушали таких замшелых консерваторов, так и остались бы на уровне каменного века. Ездили бы на лошадях, огонь вызывали трением и охотились с копьями. К тому же эти русские ученые, я на пятьсот процентов уверен, куплены на корню конкурентами. Это же Россия, Арсений. Тут можно провести десять независимых экспертиз, и все дадут разные результаты. Притом взаимоисключающие.
– Я все понимаю, но… Так ты решил не проводить доработку?
– Нет, искусственному интеллекту просто нужны летные часы, чтобы встроиться в систему. Ты же знаешь, он самообучаем. Но без реальной практики модуль бесполезен. Все, что мы могли сделать на тренажерах, – уже сделано.
– Ты рискуешь тысячами жизней, Андрей.
– Прогресс всегда достигается дорогой ценой. Я считаю, мы сделали все возможное, чтобы минимизировать риски. Послушай, ты же сам руководил всей технической работой, все знаешь лучше меня. История покажет, были мы правы или нет.
– Завтра у тебя назначена очередная встреча с этим Грени из Air France. Может быть, стоит его лично как-то заинтересовать в подписании этого контракта?
– Ты хочешь, чтобы я дал ему взятку? – изумился Гумилев.
– Почему бы и нет? Может, он именно поэтому и тянет…
– Арсений, ты видел, чтобы я хоть раз дал взятку? Хоть преподу в университете, хоть гаишнику, хоть чиновнику?
– Нет, но…
– Я этого не делал и не собираюсь делать. Если я предлагаю что-то достойное, как в случае с искусственным интеллектом для авиалайнеров, то не собираюсь проталкивать это за деньги. А если я где-то ошибусь, то я способен нести за это ответственность, а не откупаться. Я могу купить человека для себя, но не дать ему взятку. Улавливаешь разницу?
– Так купи Грени.
– Он мне не нужен. Зачем мне покупать кого-то, кто мне не нужен?
– С твоей извращенной логикой я уже давно устал бороться. Надеюсь в таком случае, что ты все же продавишь решение с Грени, – Арсений отставил пустую тарелку и посмотрел, что бы еще съесть.
– А ты сомневаешься? – усмехнулся Гумилев. Он был уверен: как только французы узнают, что конкуренты уже подписали с ним договоры, вопрос решится в считанные минуты.
Арсений пожал плечами и принялся намазывать маслом кусок зернового хлеба.
И тут телефон Андрея зазвонил. На дисплее определился номер одного из охранников Маруси.
– Да! Слушаю! – Гумилев напрягся. Дочка вместе с няней и охраной должна была сегодня пойти в парк аттракционов. Телохранители никогда не звонили ему, а значит, произошло что-то экстраординарное.
– Андрей Львович, не волнуйтесь с Марусей все хорошо. Мы в больнице, – послышался в трубке голос Тимура, одного из охранников.
– Что случилось? – чуть не заорал в трубку Гумилев.
– Валентина Петровна… Она упала, руку себе сломала, – начал сбивчиво объяснять охранник. – Давайте я трубку дам девушке, она все расскажет.
