— Не играю вообще, мне Интернета хватает. Я — системный администратор. Контролирую работу компьютерной сети, работу сервера, веб-сайта, устраняю неполадки, связь с Интернетом тоже на мне. Хостинг, контакты с провайдером…
— А криейтер — это кто? — перебил меня врач, — что-то раньше о таких и слышно-то не было.
— Были наверно и раньше, только их так не называли. Я придумываю всякие подписи, заголовки, пишу рассказики для рекламы, генерирую идеи…
— Никаких препаратов не употребляете?
— Только комплевит весной. Не пью и не курю. Только черный кофе по утрам.
— Раздевайтесь до трусов, я проверю ваши рефлексы.
Я снял свитер и джинсы, оставшись в трусах и носках.
— Носки — тоже снимайте. Теперь встаньте на коврик, руки вытяните перед собой, закройте глаза и поставьте ступни в одну линию. Нет, сначала глаза закройте, уж потом поставьте ноги… Да, нет, не так, а носок к пятке другой ноги. Вы что, в балетной школе учились?
— Нет, куда уж мне. Просто суставы тренировал. Я и позе лотоса могу сидеть, и ногой за ухом почесать…
— Ну, это не потребуется. Садитесь… ногу на ногу… так, — врач стукнул пару раз по поему колену своим резиновым молоточком, — теперь ложитесь на кушетку… — последовали еще всякие щелкания, постукивания и нажатия на ступни, — так. Да, чего-то рефлексы у вас — не очень! Хорошо, можете одеваться.
Пока я одевался, а врач мыл руки, он спросил:
— Скажите, как вы сами как думаете, вы — нервный человек?
— Да, — коротко подтвердил я.
— А вы умеете расслабляться? Релаксировать? Снимать стресс?
— Умею. Помню, у меня на парте в институте была нарисована «кнопка сна», ее нужно было прижимать лбом и расслабляться — лежать так до конца лекции.
— Понятно. Тогда вот что сделаем. Я вам пропишу лекарства… Вот это — принимать по полтаблетки перед сном через день. Успокаивающее. Да и спать лучше станете. И еще — пикамилон, два раза в сутки, по две таблетки. Это — мозговой витамин. Вот сегодня уже и начните. У нас внизу аптечный киоск, там все это есть. Но главное — вам надо сделать ЯМР-томографию головы. Я вас направлю в Кардиоцентр, там у них отличный томографический комплекс. Вы же в Москве прописаны? Хорошо. Тогда у вас есть московская медицинская страховка.
На томографию я попал только через неделю. Меня раздели до гола и запихнули в круглую цилиндрическую полость какого-то массивного прибора. Томографа, очевидно. В руку дали резиновую грушу, с требованием сжать ее, «если будет плохо». Голову при этом зафиксировали легкой пластмассовой маской, отдалено напоминающей вратарскую.
— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык… — стучал томограф.
И нафига мне эта груша? Так приятно стучит, успокаивает даже. Можно подумать о чем-нибудь хорошем. Например — о книге, которая лежала в моем рюкзаке.
— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык…
Один вид радостно оранжевой обложки вселяет надежды на веселое существование в ближайшие несколько минут. Начинал читать как легкую веселую сказку, втягивался, читая днем и ночью, в метро и в троллейбусе, на работе и в очереди в банке. У Макса Фрая удивительный талант поднимать настроение…
— Дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык-дык…
Как хорошо!
Спокойно, и приятно.
Лежи себе…
Потом я прошел полное обследование и мне прописали лекарство способное в определенной мере купировать начинающийся приступ. Ничего патологического врачи во мне ничего интересного не выявили. Никаких аномалий.
Никаких аномалий, не природных, не погодных, синоптики не выявили, но в воздухе ощущалась какая-то тяжесть и напряжение.
— Мам, ты же мне отдала не все бабушкины записи? Да? — сразу же бухнула я, как только отец заперся в туалете.
Родители пришли поздно, и мама меня опять удивила.
— Ты… ты о чем? — мать будто вся закаменела от моего вопроса.
— Мам, ну не надо! — сказала я.
— Откуда ты это все узнала? — снова вопросом ответила мама.
— Мне рассказала Фаина Александровна Тум. Она сейчас в психбольнице, но я не понимаю, что она там вообще делает. На мой взгляд, она совершенно здорова.
— Вот черт, старая стерва… — с явной досадой и неожиданной злостью пробормотала мама. — А ты-то как до нее добралась?
— Спасибо, добрые люди помогли, — с плохо скрываемой ноткой злорадства в голосе сказала я. — А что?
— Я не хочу… — мама задумалась, — не хотела тебе говорить. Часть записей моя мама зашифровала.
— Ну и?..
— Ну и велела отдать тебе.
— Так почему?.. — не понимала я.
— Что — почему? Потому. Я прочитать не смогла. Там не слова, а сплошь какие-то цифры. Ты тоже не сможешь, а будешь только нервничать и беспокоиться. И потом. Если она их зашифровала, значит там что-то опасное, в этих записях. Я не хотела тебе говорить о них.
— Мам, ну только не мне говори ерунду, ладно? Тут что-то не так, согласись! Это же не твой стиль, беспокоиться о том, что я буду нервничать. Может, скажешь, наконец, в чем дело-то? Хватит темнить, я давно уже не маленькая.
Мать долго молчала и смотрела в окно. Со стороны проспекта доносились перестуки трамваев и обычный городской шум.
— Ладно. Только обещай, что не наделаешь глупостей, — почему-то сравнительно быстро и просто согласилась мать. Не похоже на нее.
— Чтобы их не наделать, нужно хотя бы знать, что это за глупости, и в чем они состоят.
— Ладно, слушай. Завтра мы с отцом уезжаем. Тебе я оставляю те бабушкины записи, что были зашифрованы. Я не могла их читать — бабушка не разрешала. Это — только для тебя. Если что — звони, как смогу — приеду. Но думаю, что ты и сама потом прекратишь попытки — там что-то неразборчивое, возможно бабушка просто ошиблась и смысл теперь уже потерян.
«Фигасе! Не бабушка у меня была, а да Винчи со своим кодом! Только Дэна Брауна нам сюда не хватает!»
— А бабушка… Она кем работала вообще?
— Не знаю, — недостоверно ответила мама. Слишком уж поспешно. Все-таки я не первый год знаю свою мать.
— Почему? — не отставала я.
— Что «почему»? Ну, вот не знаю, и все! Понимаешь, она работала в каких-то секретных организациях, и чем там они занимались, я просто не спрашивала. Знала, что нельзя. Даже когда мама ушла на пенсию, я из нее так и не смогла ничего вытянуть.
— А хоть пыталась?
— Много раз. Но твоя бабушка или отшучивалась, или прямо заявляла, что время еще не пришло.
— А сейчас?
— Что — сейчас? — мать явно тянула время. Зачем, спрашивается? Она что меня плохо терперь знает? Или забыла? Я же все равно добьюсь своего, причем сегодня.
