после приезда Вали разговаривал?
Он покачал головой:
— Ни разу. Даже когда по телефону разговариваем, я просто чувствую, что её подруга где-то рядом. И ещё была куча мелочей, которые сразу и не вспомнишь, когда мать была будто сама не своя. И со мной по телефону всегда радостно так разговаривает, но радость какая-то не искренняя. И ещё. Утром ухожу на работу, свет везде выключаю, а прихожу вечером, то в коридоре горит, то в комнате. Я уже стал внимательнее, выключу, а потом проверю. И всё равно, свет кто-то включает. Пару раз просыпался от того, что вода бежит в ванной. Встану, выключу. А один раз утром встаю на работу, а на столике моя фотография детская лежит. Я её не доставал, все фотографии у меня в папке в столе лежат.
Он грустно посмотрел на меня:
— Сейчас вот Вам всё рассказал, но мне кажется, что звучит это как-то по-детски. Ольга Ивановна, это паранойя?
— Если это паранойя, тогда у меня тоже. Ты один у матери? Братьев или сестёр нет?
— Нет, я один.
— Твоя мама давно в Северном живёт?
— Это её родной посёлок. Она там родилась, и я тоже там родился. Она уезжала в город только в молодости, когда в техникуме училась, и когда после диплома три года отрабатывала по распределению. Там и познакомилась с моим отцом. Они сначала в общаге в городе жили, а потом переехали в Северный. У матери квартира от бабушки осталась, они в ней и стали жить. Когда мне было семь лет, они развелись, он обратно в Екатеринбург уехал. Мы так вдвоём с матерью и жили в Северном. После школы я сразу в город учиться уехал. Потом в университет поступил. После защиты дипломного проекта меня взяли на работу в конструкторское бюро. Я до сих пор там работаю. Ипотеку три года назад оформил, купил однушку.
— Понятно. Да, история странная. Ты прав. Как бы мне познакомиться с этой Валей. И с твоей мамой тоже. Ларисой её зовут?
— Да. Лариса Николаевна. У меня есть план. Не знаю, как Вы на него посмотрите.
— Говори.
— В нашем подъезде, на первом этаже, под маминой квартирой, Татьяна жила, мы с ней в одной школе учились, она меня на два года старше. Так вот, она сейчас в городе живёт, а квартира пустует. Она её сдать никак не может, а продавать не хочет. Я могу с ней договориться, чтобы она Вас пустила пожить. На работу вам там удобно ездить будет на электричке, она в семь утра приходит на станцию. До электрички пять минут ходу. Пятнадцать минут — и Вы в городе. Я буду с электрички вас встречать на машине и отвозить на работу. И вечером после шести каждый час электрички ходят. Так больше шансов познакомиться с мамой и Валей будет.
— Так, в поселке пожить предлагаешь, — я подумала — неплохой вариант. Я проезжала мимо вашего Северного несколько раз. Милый посёлочек. Давай, звони Татьяне. Лучше будет нам вместе с ней первый раз приехать. Она, кстати, может меня там сразу познакомить с соседями, и с мамой твоей. На завтра договаривайся, как раз выходной, я там хоть огляжусь. И ещё, мне придётся ехать с Бобиком, мне его подруга оставила.
Он набрал Татьяне, в трубке слышался истошный рёв ребёнка и лай собаки, Татьяна старалась их всех перекричать, переспрашивала Павла по несколько раз, но в итоге договорились, что завтра в одиннадцать Павел за ней заедет. Наличие у меня собаки, судя по всему, Татьяну не смутило.
Пока он разговаривал с Татьяной, я взяла детскую шапочку и внимательно её разглядела. Я бы сказала, что этой шапочке лет двадцать, такие давно уже не продают. Видно было, что её не стирали, завязки на ней были серыми от грязи.
Павел, поговорив с Татьяной, засобирался домой. Детские вещи я попросила оставить пока у меня, он облегчённо согласился.
— Павел, а не может такого быть, что твоя бывшая девушка тебе эти вещи подкинула, может у неё от тебя ребёнок, а ты не знаешь?
Павел недоумённо уставился на меня:
— Нет, не может. Мы с ней вместе работаем. Она с моим начальником сейчас живёт.
Закрыв за ним дверь, я снова подсела к детским вещам. Взяла в руки шапочку и закрыла глаза, стараясь представить ребёнка, который носил эти вещи. Но, видимо, это так не работает, сколько я ни старалась, но ничего так и не добилась. Повертела в руках машинки. Тоже старые, все обшарпанные, цвета выгоревшие. Может это вещи Павла? Он ведь может и не помнить о них, если был совсем маленьким. Возьму их с собой в Северный. Может, получится при встрече показать их матери Павла. И тут я вспомнила, что меня больше всего насторожило в рассказе его. Нет, не то, что Валя приехала неожиданно, и не то, что она не очень радуется приезду сына своей подруги в гости. Он сказал про картину, на которой нарисованы смятые листки. У меня как будто включилась внутри тревожная кнопка. И мне стало казаться, что я вижу эту картину своими глазами. На коричневой скатерти лежат восемь смятых листков. Шесть на переднем плане и два на заднем, в одной куче, рядом с солонкой. Я не видела эту картину раньше, это точно. Но я увидела её перед собой, когда он мне сказал о ней.
Я позвонила Павлу, он ещё был в дороге, и попросила описать картину, как он её запомнил.
— Да я мельком взглянул на неё, особо и не присматривался.
— Там на переднем плане шесть скомканных листков?
— Вроде, шесть. Точно шесть. — Слышно было, как он заволновался — Вы знаете, что это за картина?
— Нет, но она у меня будто перед глазами стоит. А скатерть, какого она цвета? И что в глубине картины нарисовано?
— Да, там действительно скатерть, по-моему, коричневая. И там ещё солонка с солью стоит, и около неё ещё два листка скомканных.
— Хорошо. Не волнуйся, это просто у меня такая вот богатая фантазия. Она мне иногда помогает.
После разговора с Павлом, я набрала Сакатова и рассказала о картине. Он озадаченно выслушал меня. Потом сказал:
— Ольга Ивановна, теперь и мне эта картина засела в голову. Что-то с ней не так. Вряд ли её из-за эстетического достоинства повесили на стену. А детские вещи, ты посмотрела их? Они тебе ни о чём не говорят?
— Совершенно ни о чём. Старые детские вещи, может, они принадлежали самому Павлу. Только зачем кому-то
