– Что? – наклонился к нему худощавый джентльмен.
– Мгновенный шок, потом кожа приобретает фиолетовый оттенок, лицо теряет человеческие черты, глаза тускнеют.
– И?..
– Человек или умирает, или превращается в дикое животное. Самое страшное, что он начинает представлять опасность для окружающих. Какая-то цепная зараза. И это не вирус, не бацилла. Словом, что-то новое, неизвестное Земле.
– Марсиане? – усмехнулся приезжий.
– Не знаю, – устало заметил командующий. – Но это страшно, клянусь вам…
– И все-таки я прошу.
– Я не могу, – отвел глаза старик.
Худощавый джентльмен рассеянно повертел кольцо на пальце, потом наклонился к уху командующего и прошептал несколько слов. Старик испуганно отстранился.
– В таком случае, – пробормотал он. – В таком случае ответственность…
– Вы пропустите вертолет. Туда и обратно.
– Но вы не?.. – начал командующий.
– Нам «марсиане» не нужны. Не нужны, – подчеркнул посетитель, вставая.
Вернувшись в отель, он связался с полным джентльменом и сообщил, что его миссия развивается нормально. Тот проворчал в ответ об осторожности и положил трубку. Худощавый усмехнулся, постоял недолго у телефонного столика, о чем-то раздумывая, потом принял ванну и вызвал машину.
Автомобиль мягко тронулся с места. Взгляд пассажира скользил по витринам магазинов. За зеркальными стеклами корчились фиолетовые манекены. Реклама торопилась за быстротекущей жизнью. Лиловые обезьяны предлагали прохожим сигареты «Йети», мыло «Бездна», коктейль «Питекантроп». Где-то далеко отсюда высвеченная лучами мощных юпитеров Глэдис Годфри, млея от отвращения, целовала шимпанзе. Розовый режиссер орал на нее. Розовому режиссеру казалось, что Глэдис вкладывает в поцелуй мало чувства. И Глэдис вкладывала больше. Потому что ей нужны были деньги. Они нужны были всем. И телекинетику Вилли Брауну, и розовому режиссеру, и даже худощавому джентльмену, который ехал сейчас ужинать в одно модное заведение.
***
Над городом сверкала неоновая радуга. А по городу брел толстый неумытый блондин. Он заходил в бары, наклонялся к кому-нибудь из посетителей и шептал, обнажая нечистые зубы:
– Тайна. Великая тайна. За тысячу песо я расскажу вам о пришельцах.
Блондина не слушали. Пришельцами публика была сыта по горло. О тайнах кричали газетчики на всех перекрестках. Но блондин знал больше, чем газеты. Потому что он пришел из-за кордона. Его не заметили ни люди, ни локаторы. Он пришел из мест, пораженных фиолетовой чумой, счастливо избежав заражения. Правда, он слегка помешался. Но в этом не было ничего удивительного. Не каждому удается пережить такое.
Никто не хотел давать тысячу песо блондину. И он неприкаянно бродил между людьми. А вместе с ним по городу бродила тайна, за которую любая газета заплатила бы в десять раз больше, чем просил несчастный сумасшедший.
Блондин прошел мимо модного заведения, где ужинал худощавый джентльмен. Последний не поскупился бы на тысячу песо. А может, отдал бы и больше.
Но худощавый лениво потягивал ледяной коктейль и смотрел на тощую певицу, сообщавшую с эстрады утробным голосом:
Спустился ангел с высоты
И заглянул мне за корсет.
Певице тоже нужны были деньги.
***
Грязный блондин забрел в портовую часть города. Ему хотелось есть, но не на что было купить даже гнилой банан. Его привлек острый пряный запах, доносящийся из раскрытых дверей третьеразрядного бара. Он сделал стойку и нырнул, раздувая ноздри, в помещение, наполненное гулом голосов и звоном посуды.
– А я говорю, они не кусаются! – кричал в ухо своему собеседнику рыжебородый великан.
Тот, навалившись грудью на стол, икал и бормотал в промежутках между приступами:
– Когда мы ходили на Фиджи…
Закончить фразу ему не удавалось. Мешали икота и крик рыжебородого.
– Блеф! Все блеф! Никуда вы не ходили, Сэм Питерс. Вы всю свою ничтожную жизнь проторчали в этом вонючем кабаке. Это так же верно, как то, что меня зовут Гопкинсом.
– Когда мы… – начал снова Сэм, но на половине фразы уронил голову на стол и захрапел.
Рыжий Гопкинс сердито отвернулся и заметил блондина, застывшего в нерешительности у входа. Гопкинс находился в том блаженном состоянии легкого подпития, когда человеком овладевает неудержимая потребность разговаривать на отвлеченные темы. Он подмигнул блондину.
– Эй, парень, иди сюда.
Питерс поднял голову, посмотрел остекленевшими глазами на блондина, примеряющегося к стулу, пробормотал: «Черепахи» и опять захрапел. Гопкинс подвинул блондину бутылку, выдернул из-под носа у Сэма стаканчик и плеснул в него виски.
– Пей.
Блондин накинулся на еду. Гопкинс, выждав немного, спросил:
– Ты кто? Немец? Швед?
Блондин проглотил кусок мяса и пробормотал:
– Тайна. Тысячу песо, и я расскажу вам тайну.
Гопкинс удивленно уставился на него, потом громко заржал:
– Ты ошибся адресом, приятель. За тайны платят в президентском дворце. А здесь пьют честные моряки.
Он налил стопку, ловко опрокинул ее и, вытерев бороду, заметил:
– Брось трепаться. И жри. Плачу я…
– Тысяча песо, – упрямо повторил блондин.
– Да ты совсем спятил, – удивился еще больше Гопкинс. – Проклятые газеты! – Он потряс волосатым кулаком. – Третий сумасшедший за один день!
В бар ворвался шустрый мальчишка-газетчик. Размахивая пачкой газет, он побежал между столиками:
– Свежие новости оттуда! Фиолетовая проказа поражает молниеносно! Человечество может быть спокойно! Самый модный цвет платья – цвет дождевого червя!
Блондин вздрогнул и заерзал на стуле. Гопкинс наклонился к нему и участливо спросил:
– У тебя жена там осталась? Или родственники?
Блондин отрицательно покачал головой. А от соседнего столика поднялся чернявый субъект в потрепанной куртке и встал сзади блондина.
– Что за тип? – спросил он рыжебородого.
– Черт его знает, – откликнулся Гопкинс. – Сумасшедший, продает тайну.
– Тысяча песо, – пробормотал блондин. Он уже изрядно охмелел и плохо соображал, где он и что с ним. Чернявый с любопытством разглядывал его.
– Может, я и дам тебе тысячу, – сказал он задумчиво. – Но я должен знать, за какой товар плачу деньги.
– Меня зовут Зигфрид. Зигфрид Вернер, – пьяно пробормотал блондин.
– Мою тетку зовут Хильда, – жестко сказал чернявый. – Она живет в Лиссабоне на самой широкой улице.
Гопкинс захохотал. Он любил остроумных людей и сразу проникся симпатией к чернявому.
– Выпей, парень, – сказал Гопкинс, протягивая бутылку.
Чернявый отстранился.
– Погоди, – проговорил он. – Налей лучше этому… Зигфриду.
