— Отлично, Джо, Вы настоящий ковбой! Только не забудьте принять ванну. Пока!
* * *
Вечерней порой Блемонтин прокрался в бассейн пансионата «Роза». Здесь, за вентиляционными решетками, нависшими над водой, он устроил свой «будуар». Невидимый для окружающих, он сладострастно разглядывал купающихся претенденток. Это зрелище доводило его до экстаза.
Ему казалось, что, благодаря каким-то таинственным чарам, он совокупляется с красотками и безраздельно обладает всеми ими одновременно. Его чувства были так сильны и реальны, что, впадая в беспамятство, он тянулся за флейтой, чтобы выразить себя в звуках. А потом, успокоившись и остынув, с ужасом думал о том, что едва не выдал свое присутствие в женской купальне.
Разлегшись на импровизированном ложе, Блемонтин засунул в рот ломтик ананасовой жвачки и принялся мечтательно ждать появления новых девочек, обожавших ночные купания нагишом.
* * *
Тем временем Ковбой Джо, чуть дыша лежал в комнате Лони. На нем был черный балахон, который он безропотно надел на голое тело, и парик из белых волос, не отличимых от локонов шведки. От пряных запахов лосьонов и кремов, которыми он был обильно умащен, нестерпимо щипало в носу, и конюх, то и дело, замирал, боясь чихнуть, потому что от его «чиха» у непривычного человека вполне могли бы лопнуть барабанные перепонки.
Со все возрастающим нетерпением он ждал появления будущей Королевы Красоты.
Ровно в полночь в коридоре раздались шаги. Дверь открылась, и на пороге появилась гибкая женская фигура в таком же балахоне, как у него. Дыхание Ковбоя замерло, словно на горло ему наступил мустанг.
— Я вампир, я вампир, где ты, мой пони!..
Хуанита, откинув полы балахона, ловко оседлала лежащего на спине конюха:
— Сейчас мы поскачем, моя лошадка, в страну грез, — она откинулась назад, словно натягивая поводья. И тут же ощутила, что-то жесткое и неудобное, чего не должно было быть у прекрасной шведки.
— Какая мерзость! Мужик! Ай… ай…! — взвизгнув на весь пансионат, Хуанита растрепанным комом вылетела из комнаты.
Следом за ней в коридор выскочил Ковбой Джо и бросился в другую сторону галопом, которому позавидовали бы жеребцы из его конюшни.
* * *
Когда бедняга Блемонтин заметил суматоху, вызванную бегством конюха, пути спасения были отрезаны. Разъяренные красотки все ближе подбирались к его убежищу, явно разыскивая кого-то. Проворнее других орудовала Хуанита, вооруженная каминными щипцами.
Блемонтин зажмурился, ожидая развязки. И она наступила!
Вентиляционная решетка распахнулась, и множество рук вцепилось в его одежду. За несколько минут он получил затрещин больше, чем за всю предыдущую жизнь.
— А теперь, мерзкий мужичонка, ты узнаешь, что такое венесуэльский колокольчик. Разденьте его! — распорядилась Хуанита.
Брезгливо оттянув щипцами банан и сливы Блемонтина, она защелкнула на них замочек с никелированным колокольчиком.
— А ключ, дружочек, придется поискать! — Миньос швырнула его в мусорный бак, стоявший под окном.
Придерживая брюки он помчался вниз, на поиски ключа. Усевшись на куче мусора, он принялся перерывать его с усердием, неведомым золотоискателям Клондайка.
За этим занятием и застал его сержант Браун.
— Что, парень, совсем дела плохи? — спросил он голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Подайте бывшему музыканту, — прогнусавил в ответ Блемонтин.
— А ну-ка, уматывай отсюда, да поскорее! — сержант звякнул наручниками.
Резво выскочив из бака, Блемонтин побежал прочь.
— Что за черт? — сержант Браун недоуменно посмотрел на свои наручники.
Оставаясь неподвижными, они продолжали позвякивать в такт прыжкам удаляющегося бродяги.
— Наверняка они плачут по этому типу, — решил Браун, слыша, в действительности, затихающий колокольчик Блемонтина.
* * *
Служба в полиции научила Майка Нормана разбираться в психологии людей. Слушая их голоса, он безошибочно выделял интонации, говорившие о том, что его собеседникам угрожает опасность, даже тогда, когда они старались это скрыть. Поэтому, услышав в телефонной трубке как будто спокойный, но, в действительности, чертовски наэлектризованный голос Бонни, Майк как можно безразличнее попросил ее перезвонить через полчаса. За это время он расчитывал добраться до дома Бонни, чтобы спасти ей жизнь.
Схватив оружие, Майк кинулся к автомобилю, почти не сомневаясь, что одновременно с ним из другого конца Нью-Йорка к ней мчится преступник, ведь женщина имела неосторожность упомянуть в разговоре пансионат «Роза». Она так и сказала: «Я могу пролить свет на происшествие в пансионате «Роза». К нему имеет отношение мой бывший муж».
Майк, очертя голову, несся на красный свет, едва успевая уворачиваться от встречных машин, оставляя за собой черный след тормозящих «вглухую» шин чужих автомобилей, и не менее черный след проклятий, посылаемых ему вдогонку.
Он был почти уверен, что преступник, подслушав телефонный разговор, ринется в дом Бонни, чтобы заставить ее замолчать. Тревога Нормана усилилась, когда он начал обгонять двигающиеся в попутном направлении пожарные машины.
Майк понял, что опоздал…
Стоя у развалин одноэтажного дома, снесенного взрывом, Майк ругал себя за медлительность, понимая в то же время, что никто не мог бы сделать больше того, что сделал он. Однако это было для него небольшим утешением.
В зловещей игре, навязанной ему преступниками, важной фигурой становился бывший муж Бонни.
* * *
Торопливой рысцой Блемонтин бежал к клинике профессора Мотичелли. Когда колокольчик в его штанах звякал особенно громко, он приседал, хватаясь за член, чем сильно шокировал встречных старушек. Профессор был давним покровителем флейтиста, с тех пор, как несколько лет назад они познакомились на концерте.
Суровый и властный профессор, с густыми бровями и угловатой фигурой плотника, неизменно вызывал у Блемонтина внутренний трепет. Но разве такие мелочи идут в расчет, когда тебе по дружбе устраивают бесплатное лечение!
Однако на этот раз флейтист предпочел бы иметь дело с незнакомыми людьми. Было ужасно стыдно. Стараясь не качнуть колокольчик, Блемонтин переступил порог профессорского кабинета.
— Цзынь!.. — раздался предательский звук.
Блемонтин присел, схватившись за прибор, но он извернулся в его руках, и нагло, во всеуслышанье, звякнул снова.
— У Вас стало неважно с чувством юмора, Блемонтин, — нахмурился профессор, — раздевайтесь.
Дрожащими руками музыкант расстегнул пуговицы.
