— «Мори Риммель», — повторил Грир. — Я знаю Мори. Играет в гольф в «Неопалимой купине». Ты с ним знаком, Джин?
— Так, немного, — ответил я.
Но я-то хорошо помнил Риммеля. У него была странная привычка говорить шепотом прямо в ухо собеседника, словно он вечно боялся, что его подслушают. Лицо его походило на полную луну, испещренную, как сетью каналов, тонкими пурпурными прожилками. Во время наших редких встреч в обществе у меня создалось впечатление, что Риммель никогда не просыхает.
— Ты говорил с Риммелем? — спросил Грир.
Мигель кивнул.
— Но он держался уклончиво. Сказал, что «Поощрение» представляет группу бизнесменов-благотворителей. Что «Поощрение» способствует развитию науки и иногда помогает деньгами молодым физикам, химикам и другим ученым для того, чтобы создать в Америке обширный резерв компетентных научных специалистов. Когда я спросил его, кто дает деньги, он увильнул от ответа. Сказал, что бизнесмены-благотворители предпочитают оставаться в тени. А когда я спросил о его доле участия, он ответил, что отдает не деньги, а только свое время, «если можно так выразиться».
Обо всем этом я рассказал Джо, одному из тех, кто получает деньги от «Поощрения». «Ну и что из того?» — ответил он. Он сказал, что «Поощрение» оказывает науке колоссальную помощь, а откуда берутся деньги — не имеет значения. Одним словом, я думал над этим целую ночь и вот решил обратиться к вам, джентльмены.
— Но почему? — спросил Грир. Он уже давно не находил себе места. — Я не вижу, какое отношение имеет все это к нам.
— Потому, мистер Грир, — ответил Мигель, — что, как я полагаю, многие молодые физики тайно состоят на содержании ЦРУ, я полагаю, что это чертовски гнусное дело, и я полагаю, что президент Роудбуш должен положить этому конец.
Мигель Лумис, несомненно, был человеком действия. Придя к убеждению, что требуется вмешательство Вашингтона, он начал с самого верха, с президента США. Обычный путь через приемные конгрессменов и сенаторов был не для него. И он не стал писать президенту, а обратился к двум своим знакомым, к мнению которых, как он знал, президент прислушивается. Барии Лумис кое-чему научил-таки своего сына.
— Почему ты думаешь, что это разведка? — спросил Грир. Он был явно заинтригован.
— Слишком уж похоже на методы ЦРУ, — ответил Мигель. — Ученые в гораздо большей степени интернационалисты, чем другие люди. Они участвуют в международных встречах, обмениваются информацией по всему миру как в коммунистических, так и в некоммунистических странах. Поэтому ЦРУ нанимает некоторых молодых ученых — к старикам с мировой известностью они не осмеливаются подступиться — и заставляет их доносить обо всем, что им удается узнать: сообщать ЦРУ о высказываниях, убеждениях и дружеских связях американцев, которые поддерживают отношения с заграничными учеными.
— Все это слишком расплывчато, Майк, — возразил Грир. Сейчас он говорил как адвокат, испытывающий надежность свидетеля обвинения.
— Возможно, но у меня хорошее чутье, — сказал Мигель. — Вот, например, мой посетитель, мистер Смит или как его там еще! Если он не намеревался завербовать меня для какой-то секретной операции, почему он не оставил мне свой телефон и адрес? А само «Поощрение»? Оно не значится в списке благотворительных фондов. И совсем неясно, чем оно занимается и откуда берутся денежки.
— Предположим, все, что ты говоришь, правда, — продолжал Грир. — Но что плохого в том, что ЦРУ субсидирует молодых физиков?
Задавая такие вопросы, Грир обычно смотрел на собеседника неподвижным пристальным взглядом, При этом лицо у него было как у добродушного туповатого чиновника. Но, едва Грир улавливал какой-нибудь новый поворот мысли, он весь напрягался и сосредоточивался. Я наблюдал за ним на многих конференциях, видел, как он все проверяет, прощупывает, взвешивает, и хорошо понимал, почему президент так прислушивается к его мнению.
— Что плохого? — возмутился Мигель. — Господи Иисусе, мистер Грир, если вы задаете такие вопросы, не имеет смысла продолжать. Мы не поймем друг друга.
— Потише, Майк, — мягко остановил его Грир. — Ты все-таки дипломированный физик, а не школяр, из колледжа. Давай выражаться яснее. Мы и в самом деле не поймем друг друга, если не выяснить, чего мы, собственно говоря, хотим.
— Да, я физик, черт побери! — воскликнул Мигель, его темное лицо вспыхнуло. — Нас учили добиваться истины, какой бы она ни была, стремиться к истине всюду, в лабораториях Калифорнии, Москвы или Бухареста. Мы должны верить друг другу независимо от национальности. Как бы вы себя чувствовали на месте ведущего физика, если бы узнали, что ваш молодой помощник по эксперименту подкуплен и шпионит за вами?
— Это зависело бы от того, настоящий ли он ученый, и от характера его работы, — ответил Грир. — Я знаю, тебе это покажется циничным, но тут есть своя правда. Ты ведь не возражаешь в конечном счете, что деятельность этого фонда помогает увеличивать число опытных физиков в стране. Поэтому, даже если ты прав, не вижу особого вреда в том, что одновременно с формированием молодых ученых разведка собирает кое-какую интересующую ее информацию. Ты же знаешь, они всегда собирают сведения тайно или под каким-либо «прикрытием», как они это называют. Нельзя же просто высадиться, скажем, в Джакарте, назначить встречу с высшими чиновниками и представиться: я, мол, новый агент разведки.
— Я уже сказал, мы не поймем друг друга, — проговорил Мигель почти с отчаянием. — Сама мысль обо всем этом для меня оскорбительна. Подумать только: американских физиков покупает и натаскивает ЦРУ!
Мигелю не сиделось в кресле. У него был вид человека, выискивающего предлог, чтобы поскорее уйти.
— Но если «Поощрение» использует деньги разведки, значит, это делается в интересах нации, — проговорил Грир. Он сказал это бесстрастно, но я почувствовал, что он снова испытывает собеседника. Независимо от исхода дела и от своих собственных убеждений Стив Грир редко отказывал себе в удовольствии поиграть в адвоката-искусителя.
— Значит, все, что делает наше правительство, в интересах нации? — спросил Мигель. Голос его повысился чуть не до крика, и темп речи снова ускорился. — Я не верю в эту ветхозаветную чушь, мистер Грир. Чего добивается ЦРУ, проникая в ряды ученых? В этом году они превратили в шпионов двух молодых физиков из нашей группы. А сколько таких по всей стране? Я думал, с подобными вещами покончено с тех пор, как Линдон Джонсон приказал ЦРУ прекратить субсидировать американских студентов и наши учебные заведения. Да, видно, ошибся… А представьте, что будет, если это выплывет наружу? Да ведь тогда в каждом американском ученом на любой международной конференции будут подозревать шпиона! Я полагаю, что ЦРУ просто подкупает моих коллег, и мне это отвратительно.
