— Диана, — предупреждаю я, идя рядом с ней, пока она прижимает старика, — должен быть другой способ.
Она хмурится. Отец Клэнси немного опускается. Малышка все еще держит его, но она не собирается разрывать его на части или раздавливать, как банку из-под газировки под каблуком. Я приседаю перед Марвином-старшим и встречаюсь с ним взглядом.
С его губ слетает имя.
— Диана?
— Ты винишь себя за зло своего сына? — спрашиваю я. У него такой же черный взгляд, как у Марва. Только вместо злобы он полон сожаления.
— Кто ты? — спрашивает Клэнси, разинув рот. — Как ты это делаешь?
— Я уверен, что твой сын сказал, что он может видеть некоторые вещи.
— Безумие. Мой мальчик был болен. И только.
— Как он умер? В детстве, я имею в виду. Это началось тогда?
Отец Клэнси не отвечает. Рядом со мной Диана сжимает кулак. Священник задыхается, глаза выпучены. Я поднимаю палец, и малышка останавливается. Она как Дарт, мать его, Вейдер. Полагаю, это делает меня Императором?
— Это началось задолго до того, — кричит он. — Даже Бог совершает ошибки. Я уже обращался к нему за отпущением грехов. Я молился за душу моего мальчика, но он был порочен. Мерзок. Мое зло заразило его. Я не должен был приносить жизнь в этот мир. Но когда он убил свою мать, — хрипит он, его слова вырываются с трудом, — я столкнул его с лестницы. Я до сих пор помню этот звук, хруст костей. Я думал, что у него сломана шея. Я… думал, что сделал это. Убил его. Спас нас всех. Но когда он вернулся к жизни, бредя о призраках и существах, понял, что дьявол завладел им. Вера осталась единственным способом борьбы, поэтому я надел мантию. Я посвятил свою жизнь Ему. Во имя искупления грехов.
Я оглядываю безмолвную церковь, затем поднимаю взгляд на расписное стекло над головой. Это место святых и ангелов, но единственные люди здесь — три грешника.
— Он лжет, — рычит Диана. — Он хотел задушить своего сына в день его рождения, и так много раз после. Ему нравилось то, что он делал со мной и другими. Он думает об этом, когда притворяется, что молится.
Горячий гнев наполняет мою грудь. Я подавляю его. Не хочу провоцировать малышку. Она жаждет крови.
— Что вы, священники, любите говорить? «Исповедь — путь к прощению»? Ты когда-нибудь сам пробовал?
— Уже поздно, — заикается отец Клэнси, слезы текут по его исхудавшему лицу.
— Дело, над которым я работаю. О девушке, которая жила на углу Редвуд и Мэн…
Священник затихает, молчит. Слезы медленно скатываются по лицу. Клэнси облизывает губы, смотрит настороженно.
— Диана…
— Да.
— Как? Они все…
Священник замолчал, и тень пересекла его лицо. Он так сильно напоминает мне своего сына. Доброе выражение черных глаз исчезло, и появился след прежнего хищника.
Этот мешок с дерьмом не изменился, не обратился к Богу. Он спрятался там, где, как он думал, никто не будет искать. И ему это почти сошло с рук.
— Помнишь, что тебе говорил твой сын? — говорю я, поднимая палец. — Это все правда.
Я указываю на Клэнси, и Диана силой своей воли прижимает его к алтарю. Он кричит сквозь стиснутые зубы, тонкая плоть на его лице рябит, словно он едет на переднем сиденье американских горок. Я трогаю Диану за плечо. Она рычит, но сдается.
— Это все шоу, — шипит Диана. — Я чувствую его, Ник. Это зло… Он чудовище. Хуже, чем его сын. Не дьявол сделал его таким, а его отец!
Я знаю, что лучше не сомневаться в интуиции Дианы, поэтому решаю надавить сильнее.
— Девушка, которую ты убил, Диана Чарльз. Ту, которую ты похитил, держал в своей комнате, пытал, вырывал ей глаза, чтобы она не смотрела на тебя. Та, чья семья погибла вместе с остальными душами, живущими в районе Редвуд и Мэн, потому что ее мать знала, что ты забрал ее. Она со мной, прямо сейчас. Ты ведь часто вспоминаешь о ней? Не думай, что я не видел этого взгляда в твоих глазах, когда ты произнес ее имя. Ты прекрасно ее помнишь.
— Я помню их всех! — кричит Клэнси, выпучив глаза. Он смеется, истерически завывая. — Дьявол, он заставил меня сделать это. Шептал мне все время, говорил, что делать. Я пытался измениться! Я пытался! Клянусь.
Я бью его по носу. Сильно. Хватаю его за рясу и поднимаю на ноги.
— Признавайся, больной сукин сын.
Он хихикает, красные брызги стекают по его подбородку.
— Женщины. Всегда женщины, но больше всего я любил девочек. Как они кричали, как тряслись, когда я стоял над ними. Особенно нег…
Я снова бью его, разбивая костяшки пальцев о его зубы, нависая над ним, как он делал с теми детьми. Его рот открывается. Он снова смеется.
— Я забирал их глаза, когда они смотрели на меня. Дьявол велел мне. Он хотел…
Еще один удар прерывает его. Я притягиваю Клэнси ближе, сжимаю в кулак его рясу и смотрю в эти черные, полные безумия глаза. Хотел бы я сам убить этого ублюдка. Но я здесь не для этого. Это дело Дианы, и если она решит усыпить этого бешеного пса, я не стану ее винить.
— Из-за таких отбросов, как ты, дьявол и ходит в крови. Но он не просит об этом и уж точно не шепчет тебе на ухо. Я закончил с тобой.
Я выпрямляюсь, поворачиваюсь к нему спиной, не обращая внимания на безумное хихиканье, смешивающееся с его хныканьем. Признание не сняло с него вину; оно сломало его, и не сразу. Я встречаю пустой взгляд Дианы.
— Делай что хочешь, детка. Просто помни, что я сказал. Ты не такая, как он. Или я.
Я делаю шаг в сторону, закрываю глаза. Отгораживаюсь от криков священника, взывающего ко мне. Может быть, малышка права, и смерть — это единственное правосудие, которое мы можем предложить некоторым людям. После того, что он забрал у Дианы, что сделал со своими жертвами, как позволил сжечь целое здание с черными семьями, как кто-то может винить ее за желание отомстить? Я не могу.
Волнение, которое я испытал, когда изгнал Уилеров, уверенный в своем сердце, что поступил правильно, говорит мне об этом.
— Ник? — Голос Дианы проникает в мои мысли. Ее рука в моей, ледяные пальцы крепко сжаты. — У нас одна и та же боль. Я чувствую ее с того момента, как очнулась в вашем кабинете. Месть — это невыход. Это путь в никуда. Позвоните в полицию, заставьте его, признаться. Пока он не сможет причинить вред другому человеку, мне все равно. С меня хватит.
Я поворачиваюсь. Отец Клэнси все еще прислонен к алтарю, дыхание вырывается рваными глотками. Она сама остановилась. Я кладу руку ей на голову, глажу по волосам. Диана улыбается.
Вытащив мобильник, я подхожу к священнику.
— Тебе повезло. В конце концов, ты заплатишь за свои преступления. Расскажешь все полиции, пока мы не передумали.
Отец Клэнси кивает, слезы смешиваются с кровью на его щеках, и тут мне приходит в голову мысль, что я знаю парочку копов, которые будут очень заинтересованы в этой исповеди. Может быть, они даже окажут мне услугу и отвяжутся от меня.
Я набираю номер.
— Лори, это Ник Холлеран. Генри с тобой? Отлично, включи громкую связь. Я не просто так давно не появлялся. Меня наняли для работы над замятым делом, и я думаю, что раскрыл его. Ты захочешь поговорить с этим парнем. — Я прижимаю трубку к уху отца Клэнси. — Давай. Исповедь полезна для души.
Глава 12
СТАНОВЯСЬ ЛУЧШЕ
Марвин Старший собирается провести сумерки своей жизни в тюрьме. Он признался в убийстве четырнадцати девушек и женщин, шесть из которых были чернокожими, в период между 1965 и 1970 годами. Он привел копов к месту, где закопал тела, и даже не пытался защищаться в суде. Интересно, что скажет ему Харон, когда он наконец скончается.
Подводя итоги последних нескольких дней, голова идет кругом. Я пережил вендиго, одержимого амарока и поклонника дьявола. Я встретил самого Люцифера и разжег старое пламя. Я в Аду, в окружении призраков, демонов, культов и существ из всех мифов и легенд, о которых мне доводилось слышать, но благодаря небольшой помощи моих друзей справляюсь.
Лори и Генри оставили меня в покое, заглянув в мой офис только для того, чтобы слегка встряхнуть и поблагодарить самым неохотным образом, какой я когда-либо слышал. Мои раны хорошо зажили, и каждый раз, когда я замечаю, что Сураз наблюдает за мной, он приветственно кивает.
