вошёл точно в узкий зазор между двумя брусками точильного камня, лежавших на прилавке.
Продавец был родом с гор, где любой ремесленный навык, доведённый до мастерского совершенства, гарантировал кусок хлеба семье и избавлял от мученического крестьянского труда на скудной каменистой почве. Мастер — человек уважаемый. Пусть даже он — мастер убийства.
Владимир Громов осмотрел остальные ножи, выставленные на продажу. Все — самоделки. И практически каждый так и просился на экспертизу, после которой, к бабке не ходи, их из ножей хозяйственно-бытового назначения переведут в более высокую категорию — холодного оружия.
— И почём эта красота? — спросил Громов.
— Тэбе — почти даром! — Продавец сверкнул золотой улыбкой. — За пятьсот возьмёшь?
Громов сделал вид, что примеряется к цене. Если честно, нож ему понравился. «Сошлись характерами», — как он говорил в таких случаях. Но таскать на себе по рынку нож с сомнительной родословной сегодня было не с руки.
Продавец по-своему истолковал его молчание.
— Э-эх, бери так! За триста рублей бери. Я же вижу, что ты мастер.
Из-за спины Громова высунулся Эдик и, сделав круглые глаза, выпалил:
— Камрад, ты чо? Нафига ему твой кишкорез?!! У него кулаки, ты посмотри, не кулаки — а предметы, которые могут быть использованы в качестве холодного оружия. Дробящего, блин, действия.
Продавец посмотрел на набитые до белых костяшек кулаки Громова и дёрнул давно не бритой щекой.
— Все, Гром, валим отсюда!
Эдик за локоть оттащил Громова от прилавка.
В узком проходе между рядами контейнеров, как осетры на нерест, пёрли покупатели. Под ноги и перед собой никто не смотрел, все глазели на витрины. Рыночные торговцы выражением лиц и скучающими позами напоминали рыбаков, забросивших удочки в кишащую рыбой речушку. Рыбы много, а крючок — один, всех не переловишь, как не старайся. А твоя рыбина от тебя никуда не денется.
Густой поток сразу же подхватил Громова и Эдика, поволок, цепляя по ногам сумками, толкая в бок локтями и то и дело бросая на спины неожиданно затормозивших зевак.
Эдик ростом был по плечо Громову, весом вполовину легче, ему пришлось привстать на ходу на цыпочки, чтобы зло прошептать на ухо:
— Гром, мы и так смотримся бандосами, а ты ещё финкой свои финты крутить начал. Спалиться хочешь?
Громов мельком взглянул на их отражение в витринном стекле. Полутяж в кожаной куртке и свободного кроя штанах и сухопарый резкий в движениях пацан в «солидном прикиде» китайского производства.
— Смотримся достойно. Бригадир с «шестёркой», слепому видно. А если ты и дальше будешь своим незаконченным юридическим блистать, то точно спалишь все, нафиг, по полной.
Эдик, получив мягкий тычок локтём в ребра, надулся от обиды.
Громов в угрозыск пришёл с дипломом юрфака университета. Дипломом не козырял, но хорошее образование и широкий кругозор не утаишь, особенно в среде оперов. Эдик был типичным опером, служить начал после школы милиции, «ЦПШ [27] с юридическим уклоном», как выражался Громов. Медленно рос в званиях, набирался опыта, с мукой добирая научные познания в заочном юридическом институте. На каждую сессию приходилось отпрашиваться у начальства, преть от стыда перед экзаменатором, по капле выжимая из головы то немногое, что осталось в ней после бессонных ночей и серых будней.
— Не горюй, Эдька, генералом станешь раньше меня.
Эдик покосился на Громова, но по непроницаемому лицу не смог установить, шутит партнёр или нет.
— Подкалываешь?
— Не, авторитетно заявляю. — Громов старательно подавил улыбку и закончил:
— По нашим генералам сужу. Ты им брат по разуму, ха!
— Да иди ты! — прошипел Эдик.
Они вышли на пятачок перед запасными воротами рынка. Отсюда можно было свернуть во второй ряд контейнеров или втиснуться в лабиринт овощных лотков. Народу в нем было так густо, что движение практически застопорилось.
Переглянувшись, они направились к неровному строю раскладных столиков, вытянувшемуся вдоль забора. Торговали здесь всяким строительным хламом и низкосортным барахлом, по сравнению с которым даже изделия кооператоров Уйгурского уезда Китая казались высокой модой.
— Отец, почём говнодавы? — поинтересовался Громов у продавца кавказской наружности.
На столике горой лежала обувь, источая убийственный аромат плохой кожи и прессованной резины.
— Все по сто рублей, — пряча глаза, ответил продавец. — Две пары — за полста.
Громов выудил из кучи кроссовок, попробовал согнуть. Ублюдочный брат «Рибока» твёрдостью подошвы не уступал броневой стали.
— Может, возьмём по паре на брата? — спросил Громов у Эдика.
— Ага, и сразу туда? — Эдик глазами указал на тухлый пруд за забором. — Как Муму, без булек. Они же, гады, кроссовки делают из резины для шин. В таких только по минам ходить.
Громов оглянулся через плечо на контейнеры. Подцепил резиновый сапог восхитительно бирюзового цвета.
— Шик! Мой размер есть?
Продавец равнодушно пожал плечами. Казалось, что, торгуя обувью, он отбывает повинность или позорным трудом искупает какой-то проступок.
— Бери, Гром. По грибы ходить. В таких не пропадёшь, — вставил Эдик. — Их с вертолёта за двадцать километров видно. Заблукаешь, найдут обязательно.
В масть сапогу во всей коричнево-буро-серой массе был только ярко-оранжевый тапок пятидесятого размера. Громов вытянул его из кучи и спросил:
— И этот сланец тоже сотню стоит?!
Продавец закатил глаза, прошептал что-то себе под нос и ответил:
— Этот ничего не стоит, уважаемый. Ему пары нет.
— Потерял, что ли?
— Почему — потэрял?! — возмутился продавец. — Украли!
Громов покачал головой, рассматривая тапок.
— Надо же! Совсем офигели…
У Эдика из-под воротника чёрного плаща змейкой выползал проводок наушника. Вещь вполне нормальная в наши дни, ничего подозрительного. То ли плейер человек слушает, то ли так крут, что мобильный наружной гарнитурой снабдил.
Громов заметил, как на секунду сузились веки Эдика, а в глазах мелькнул охотничий
