— Осторожнее, Кастор, осторожнее, мои раны не заживут! Не заживут!
— Осторожнее? Да ты засаду мне устроил, маньяк гребаный!
— Просто хотел убедиться, что ты не собираешься меня убивать.
— Что? — раздраженный и сильно обиженный, я опустил пистолет. — Никки, ты уже мертв! Неужели забыл? Убивать тебя — пустая трата времени и сил!
— Ну, тогда навредить.
Он попытался разогнуть ноги и подняться без помощи рук, которые были по-прежнему задраны вверх.
— Навредить? Конечно! — Я подошел к окну и попытался его открыть. Куда там, рамы накрепко прибиты! Пришлось разбить стекло, вызвав у Никки вопль негодования, и швырнуть пистолет на заросший травой асфальт, когда-то бывший стоянкой кинотеатра. Вот, небольшой подарок для следующей влюбленной парочки, которая придет сюда потискаться.
Затем я снова повернулся к Никки: тот опустил руки, подошел к окну и, не увидев пистолета в траве, пронзил меня свирепым взглядом. Лишь сейчас я заметил, что поверх своего обычного костюма «Зенья» он надел мясницкий фартук. Сочетание получилось престранное, несмотря на то, что пятна на фартуке были не кроваво-красные, а буро-зеленые.
В большинстве случаев Никки довольно предсказуем: он слыл параноиком и до смерти, а печальное событие лишь укрепило его во мнении, что весь мир строит против него козни. В общем, я не слишком удивился, а скорее недоумевал, чем вызван очередной приступ.
— С какой радости мне тебе вредить? — спросил я. — Нет, выразимся иначе. Я только и думаю о том, как бы тебе навредить, но почему ты сорвался с катушек именно сегодня?
— Почему все в какой-то момент срываются? — мрачно огрызнулся Никки. — Насколько мне известно, многие люди занимаются этим именно сейчас. Неужели ты не поддался общему влиянию? Мне-то казалось, ты тоже стал жертвой бушующей в Лондоне эпидемии. Проникся этим… Цайтгайстом… Духом времени… Духом города… Как угодно. Раз лондонцы дружно питаются ядом и сходят с ума, я решил, что ты тоже тронулся. Но, похоже, сегодня ты настроен на другую волну… — Чувствуя, что эти слова меня не умасливают и даже слегка раздражают, он попробовал иную тактику: — Кастор, ты знаешь, сколько убийств в среднем совершается в Лондоне за год?
— Не-а… Помню только, что мы уступаем Нью-Йорку, но совсем немного, практически на пятки наступаем.
Он моментально напустил хорошо знакомое мне самодовольство: таким образом Никки показывает, что обладает секретной информацией из недоступных другим источников.
— Около ста пятидесяти. Самый худший показатель — сто девяносто три. В прошлом году произошел резкий скачок, но среднее соотношение — две целых пятьдесят четыре сотых в год на сто тысяч человек. То есть примерно по одному убийству каждые несколько дней. Угадай, сколько их произошло за вчерашний вечер?
— Понятия не имею, просвети!
— Семь зарегистрированных. Плюс еще два возможных и целых шесть покушений, не говоря уже об изнасилованиях, драках и вооруженных нападениях. В общем, жуткого дерьма предостаточно — выбирай на вкус. Говорю, Кастор, мы в правой части колокола Гаусса. — Он кивнул через всю комнату в сторону компьютерного терминала. — Посмотри сам!
Я с подозрением взглянул на приятеля: что же, по крайней мере он не вооружен и, похоже, сел на любимого конька: безумные теории заговоров и извращенную статистику. Ну ладно, хорошо… Я подошел к терминалу и взглянул на мониторы, установленные по диагонали друг к другу в самом углу кабины. На рабочем столе было раскрыто множество окон, в основном сайты служб новостей.
«Житель Аксбриджа задушен собственным галстуком».
«На теле утонувшей в канале Регента обнаружены признаки насилия».
«Казнь супружеской пары».
«Перестрелка в „Теско“».
Да, похоже, вчерашний день добрым не назовешь, несмотря на то, что было воскресенье, и лондонцы отсыпались после субботнего похмелья или мыли машины. Взяв мышку, я свернул несколько окон — за ними скрывались другие сайты, а за ними еще и еще, словно олицетворяя неиссякаемость зла и жестокости.
— Вот видишь! — воскликнул Никки. — Любой разумный человек принял бы меры предосторожности.
— Тебе-то откуда знать, как бы поступил разумный человек? — огрызнулся я. — Так что, думаешь, Лондон вчера сошел с ума?
— Ну, по крайней мере вгляделся в бездну, и бездна начала вглядываться в него. Ты понимаешь, о чем я?
— Конечно! И ты раздобыл пушку… Так может, ты лишь усугубляешь проблему, вместо того, чтобы ее решать?
— Что? — нахмурившись, вздрогнул Никки.
— В городе происходит всплеск насилия. Испугавшись, ты приходишь к выводу: полагаться на авось совершенно ни к чему. На следующем этапе ты размахиваешь пистолетом перед носом старого друга. Знаешь, на войне порой открывают огонь по своим и, представь себе, дебил, от него тоже гибнут люди!
— Огонь по своим? — переспросил Никки таким тоном, будто высосал лимон и обнаружил, что вкусовые рецепторы еще живы. — Оставь грязные намеки, Кастор, не смешно! Не знаю, что творится в Лондоне, но убийства имеют географическую локализацию, понял? Следовательно, причина в чем-то вроде химического или бактериального возбудителя, который распространили либо по воздуху, либо по воде. Я воду не пью и в кислороде не нуждаюсь, значит, заразиться точно не мог.
Я понимающе кивнул, в основном для того, чтобы он наконец заткнулся.
— Никки, семь убийств задень — это, конечно, рекорд, но лишь до тех пор, пока какая-нибудь беспокойная душа не побьет его, доведя до восьми. Например, знаешь, сейчас каждое второе лето — самое жаркое в истории.
— Да, но это из-за глобального потепления.
— А убийства — из-за глобального бешенства. Никки, с рекордами иначе не бывает: они растут, потому что уменьшаться просто не могут. И оставим на секунду эту чушь: хочу попросить об услуге.
Никки не шевельнулся, обиженный тем, как своим «усугубляешь проблему» я перещеголял в паранойе даже его.
— Кастор, я не в том настроении, чтобы оказывать услуги. Ты мне запястье отдавил! Представляешь, чего мне стоит срастить кость? У меня ведь ни антител, ни лейкоцитов, только две руки.
— Я принес подарок…
— Мне наплевать!
Я приготовился считать секунды, но не успел даже начать.
— Какой?
Наши отношения с Никки зиждутся на нескольких столпах холодного прагматизма. Восстав после смерти во плоти (сомнительный термин «зомби» я не употребляю сознательно: с недавних пор правительство включило его в список политически некорректных), он почти не выходит из проекционной кабины. Мой друг предпочитает поддерживать температуру тела на таком уровне, чтобы максимально замедлить органическое разложение. Он по-прежнему источает слабый аромат формальдегида и фуа-гра, но ослабляет его силу при помощи лосьона после бритья «Олд спайс». Большинство воскресших во плоти, с которыми мне довелось встречаться, пахнут, как брикеты замороженной тухлятины, так что Никки вызывает невольное уважение.
